Литературная Газета 6423 ( № 29 2013)
Шрифт:
В Белгороде Константин Яковлевич прожил более 15 лет: ему врачи порекомендовали сменить суровый уральский климат на более мягкий, и он выбрал город, за который воевал. Годы, проведённые у нас, были для него далеко не безоблачными. Семейство Мамонтовых из семи человек ютилось в двухкомнатной кооперативной квартире, у поэта не то что своего кабинета не было – он даже часто спал на кухне, чтобы ночью, когда придут строки, записать их, никого не разбудив. Хотя в то время он уже был членом Союза писателей СССР и имел право на писательские привилегии, на жильё. Потом дети разъехались, Константина Яковлевича потянуло на родину, и он, несмотря на болезни, вернулся в родной Кунгур. Умер в 2000 году, немного не дожив до Дня Победы и до своего дня рождения, который тоже был в
Виктор Астафьев о стихах Константина Мамонтова (они были знакомы по Перми) писал: «Тема войны, как стрела огненная, пронзила их…» А сам поэт говорил, что он не творит и не сочиняет художественные произведения, а пишет дневник в стихах. Так, его последняя книга имеет второе название «Три дневника обыкновенного человека», а одна из частей называется «Дневник солдата».
Стихи этого раздела действительно как бы личные записи: «Три недели шли из окружения...», «Уже пять месяцев сраженье...», «Идём с тяжёлыми боями, тесня врага с родной земли...», и вдруг поэзия необыкновенной жизнеутверждающей силы и мужества:
Не рано ль, враг, ты празднуешь победу,
Бинокль направив в сторону Москвы?
Мы выстоим. И, как ни тяжки беды,
Перед тобой не склоним головы.
Ещё есть порох – духом мы не слабы.
Ещё посмотрим, кто кого сильней.
У нас ещё не разучились бабы,
Как в старину, рожать богатырей.
У этих строк конкретная дата и место написания: 1941. Под Ржевом. Калининский фронт.
А в победном 1945-м, уже в Венгрии, словно заглядывая далеко в мирное время, поэт написал:
Потомок мой, не будь холодным к датам
Военных битв сороковых годов.
За каждой цифрой – кровь и смерть солдата,
Судьба страны в нашествии врагов.
И ещё стихотворение, датированное 1944-м, которое, по-моему, должно войти в любую военную антологию:
Война не вечна! И когда-то
Чехлы закроют пушкам рты,
А кровь и смерть – в скупые даты
На пожелтевшие листы.
С сапог сотрётся пыль походов,
Забудем цвеньканье свинца.
Но никогда не смогут годы
В нас разминировать сердца.
Удивительно, эти строки перекликаются со стихотворением другого поэта-фронтовика Виктора Кочеткова:
Отгремела война,
Уже давней историей стала.
А никак не отпустит
Тревожную память бойца.
От фугасов и мин
Мы очистили наши кварталы,
Но какой же сапёр
Разминирует наши сердца?
Знаю, что Мамонтов и Кочетков никогда не встречались, хотя могли – в 1943 году на Огненной дуге. Они оба прошли её с боями и поведали о великом сражении своим поэтическим словом.
С шести сторон света
Польской поэтессе Виславе Шимборской, лауреату Нобелевской
Поэзия Виславы Шимборской своеобразна. Это не "исповедальная" поэзия, характерная для многих поэтесс. Не чувства, не сиюминутные переживания, не любование чем-либо лежат в её основе. Это поэзия ума, но не холодного и отстранённого, а заинтересованного и ироничного. Не побоюсь сказать, что главная тема её поэзии – феномен человека. Человек как явление космическое – от рождения до смерти, с непредсказуемыми и многовариантными событиями его жизни, жизни с бухты-барахты, которую нельзя отрепетировать заранее, в которой нельзя повторить и дня, человек с телом без примерки, головой наобум, характером, как плащ, застёгиваемый на ходу, – именно это лежит в основе и является канвой поэзии Шимборской.
Шимборская прожила долгую жизнь. Она родилась в Курнике, недалеко от Познани. Война, пришедшаяся на годы юности, события в послевоенной Польше, идеи строительства «светлого будущего» нашли отражение в её раннем творчестве. Первые сборники Виславы Шимборской «Для этого живём» (1952) и «Вопросы, задаваемые себе» (1954) состояли, как писала Анна Легежинска, не только из «идеологически правильных» стихов. Поэтесса уже начинала задавать острые вопросы в то время, когда идеология упорядочивала мир реальный и поэтический, не оставляя места для сомнений и колебаний. Но тем не менее именно эти первые томики послужили причиной неоднозначной реакции на присуждение в 1996 году Виславе Шимборской Нобелевской премии. Швейцарская полонистка Джаннина Лучак-Вильд возмущалась тем, что Нобелевскую премию присудили «коммунистке», первые сборники стихов которой были написаны в духе соцреализма. Аналогичные публикации были и в самой Польше. В то время как со сборника «Призывы к Йети» (1957) для поэтессы точкой отсчёта и «объектом исследования» становится сам человек, этические и нравственные ценности.
«Культурные ведомости» (Wiadomo ci kulturalne) писали, что весть о присуждении Нобелевской премии Виславе Шимборской прозвучала как гром среди ясного неба. Казалось бы, решение Шведской академии в октябре 1996 года не должно было стать такой неожиданностью как для польской, так и для мировой общественности – за Шимборской к этому времени утвердилась пальма первенства среди польских поэтесс. В 1990 году ей была присуждена премия им. Калленбаха (Швейцария) за сборник поэзии «Люди на мосту», признанный лучшей книгой десятилетия. В 1991 году она получила Премию Гёте (Германия), в 1995 году – Премию Гердера (Австрия). В этом же году она удостаивается звания доктор honoris causa Университета им. Адама Мицкевича в Познани. А годом позже Вислава Шимборская получает премию ПЕН-клуба за совокупность литературного творчества.
Причиной некой неожиданности присуждения Нобелевской премии Виславе Шимборской могло послужить и то, что её книги выходили нечасто, а её интеллектуальная ироническая поэзия далеко не всем понятна и близка.
Для самой пани Виславы жизнь разделилась на «до» и «после» так называемой стокгольмской трагедии, как она сама и её друзья называли присуждение ей Нобелевской премии. Общеизвестно, что Шимборская ценила уединение и охраняла свою личную жизнь, допуская в узкий круг своих друзей людей, действительно ей близких и интересных. И если до присуждения премии она участвовала время от времени в авторских вечерах в Доме литераторов на Крупничей, в литературных дискуссиях, то после – она оказалась в центре внимания, под «светом юпитеров», вынуждена была реагировать на внимание прессы, участвовать в официальных мероприятиях. Всё это требовало от неё времени и сил. Она не любила рассказывать о себе. Не любила бесцеремонности. «Откровения на публике – это как бы потеря своей собственной души. Нужно что-то оставить для себя. Нельзя всё рассеивать», – сказала поэтесса на авторском вечере в октябре 2010 года. И этот свой внутренний мир она старалась оберегать от ненужных вторжений. Она считала, что всё, что она хочет сказать людям, сказано в стихах.