Литературная Газета 6441 ( № 48 2013)
Шрифт:
– Не думаю, что у тебя был жёсткий сценарий, – предположил Тавернье.
– Две-три странички, – подтвердил я.
– Всё правильно. Такие вещи пишутся камерой, – заключил опытный режиссёр.
Затем он спросил меня о моих дальнейших творческих планах. Я ответил что-то неопределённое. За меня вступился Элем Германович, сказав, что он сделает всё, чтобы Госкино дало мне вторую постановку.
Действительно, через два месяца после этого разговора со мной был подписан договор о производстве фильма по собственному сценарию: «Yes! Today! или Убийца».
Я начал работу в одной стране, а завершил –
Что из всего этого вышло, я рассказал Бертрану Тавернье через семь лет, встретив его совершенно случайно на террасе гостиницы Paris de Palas в Монте-Карло. Мы с друзьями прибыли сюда сразу после Каннского кинофестиваля посмотреть очередной этап «Формулы-1». По той же причине оказался здесь и Тавернье, и тоже с друзьями.
Семь лет прошло со времени нашей первой встречи, и я не был уверен, что он вспомнит меня. Из бюллетеней Каннского кинорынка я знал, что недавно его картина «Капитан Конан» получила премию французской киноакадемии «Сезар» за лучшую режиссуру. Был прекрасный повод подойти и поздравить его.
Тавернье встретил меня так, будто мы расстались только вчера.
– Борис, в Берлине я видел рекламу твоей картины «Убийца», – выпалил он вместо приветствия на английском.
Я ответил, что так назвали её российские прокатчики, на самом деле картина называется «Yes! Today! или Убийца» – философская притча.
– К сожалению, у меня не было возможности посмотреть её.
– Вы ничего не потеряли.
– Неужели? – хитровато зажмурился Тавернье.
Я не лукавил, когда рассказывал ему, почему картина мне не нравится. Да, я до сих пор горжусь наградой, полученной за неё на Мангейском кинофестивале, но только лишь потому, что лауреатами этого конкурса в разные годы становились такие кинематографисты, как Вим Вендерс, Фолькер Шлендорф, Лина Вертмюллер, Тео Ангелопулос, Джим Джармуш, Элем Климов, Ален Рене, Фасбиндер и другие мастера большого экрана. Андрей Плахов, кинокритик, президент ФИПРЕССИ (всемирная ассоциация кинокритиков) писал в «Коммерсанте»: «...Фильм «Убийца» прервал пятнадцатилетнее молчание российского кино на этом традиционно сильном режиссёрском смотре».
Картина успешно шла и в немецком прокате с рекламным слоганом – «Фестиваль одной картины», а продюсеры и И. Смоктуновский в номинации «Лучший актёр второго плана» получили российскую национальную премию «Ника».
Однако продюсерские законы и вкусы дикого капитализма в России в начале 90-х в итоге ограничили картину черновым монтажом, предпочтя стилизацию попытке достичь высокого стиля. С этим я не мог смириться, пытался даже снять своё имя с титров. По неопытности подписанный мною договор был на стороне инвестора, и мне оставалось винить в этом только себя.
– Ничего, я тоже попадался, – пытался подбодрить меня мой старший коллега, – в нашем деле каждая работа впрок.
– Согласен, – ответил я.
– Что собираешься делать дальше?
– Собираюсь уходить из кино.
– О-о, Борис, перестань...
–
– Какую оперу? – заинтересовался Тавернье.
– Пока ещё думаю: «Лоэнгрина» или «Норму», или же «Поворот винта»...
– И во всех такая музыка! – засверкали глаза знатока.
– Этот жанр у нас, как любят говорить наши продюсеры, «неформат», для них это что-то заоблачное. Последний фильм-оперу у нас снимали почти тридцать лет назад, ещё в СССР. Формально наш проект будет первым в России – отсюда и трудности, которые ещё ожидают меня впереди.
– В таком случае ты просто обязан это сделать.
– Постараюсь. Меня уже вдохновляют твои слова, – честно признался я.
– Счастливый человек ты, Борис, будешь иметь дело с музыкой, – ностальгически произнёс эти слова автор «Полночного джаза». В ответ я тихо насвистел ему тему из его фильма. Он широко улыбнулся, затем сказал:
– У Воннегута я как-то прочёл: «Доказательством существования Бога является музыка». Правда, здорово?
– Я готов высечь эти слова на своём надгробном камне! – поразился я меткости американского писателя.
– Мы с тобой опоздали. Он завещал их для своего камня...
В конюшнях «Формулы-1» зарычали мощные моторы болидов. Они ревели так, словно просились на свободу. С террасы гостиницы хорошо было видно перемещение участников этого зрелища. Надо было уже прощаться. Я не забыл поздравить его с «Сезаром», пожелав ещё и «Оскара».
– «Сезар» мне дороже, – поблагодарил Тавернье.
Мы обнялись, и каждый поспешил к своим друзьям, чтобы не пропустить старт самых интересных автогонок в мире. Особое майское солнце Монако только прибавляло адреналина.
Семь лет спустя, в 2004 году в Париже, мы так же тепло прощались друг с другом у ресторанчика, куда нас пригласил, как я уже писал, мой хороший приятель Мишель Роговски.
Теперь же я желал плодовитому кинорежиссёру удачной прокатной судьбы его новой ленте «Святая Лола», а он – процветания «Святой Анне», фестивалю, который я возглавлял уже лет двенадцать, а также удачного завершения «Нормы», над которой мне оставалось ещё много работы. И конечно, мы согласились с тем, что судьба должна нас свести как минимум через семь лет, то есть в 2011 году. На том и расстались.
В начале июля 2011 года я летел из Вены в Ереван на побывку к родителям. В самолёте прочёл в газете, что Бертран Тавернье дал согласие приехать на кинофестиваль «Золотой абрикос», который проводится в Ереване в эти же дни. Память выдавала: «Семь лет прошло после нашей последней встречи. Опять через семь!» Не мистика ли? Нет, всего лишь повод посмеяться при встрече над забавным стечением обстоятельств.
В Ереване первым делом я встретился с Левоном Малхасяном, душой всех компаний города, чтобы в его джаз-клубе организовать джем-сейшн в честь французского гостя. Я вкратце рассказал ему о наших встречах раз в семь лет и его творчестве. К моему приятному удивлению, Малхас, как любовно называют Левона друзья, не только видел «Полночный джаз», но и с удовольствием начал цитировать из него целые куски. Пришла идея обыграть некоторые сценки в клубе, благо прекрасный саксофонист Армен Уснунц готов был сыграть балладу из начала фильма, имитируя героя Декстера Гордона.