Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)
Шрифт:
Страшно сказать, но болезнь дочери очень устраивала отца. Элизабет была его любимицей, он ею гордился, окружив её заботой и вниманием.
Ужасная трагедия, в которой Элизабет винила себя, – гибель любимого брата Эдварда – не только нанесла тяжёлый удар по её и так хрупкому здоровью, но и ещё теснее связала отца с дочерью. Она стала добровольной затворницей в лондонском доме на Уимпол-стрит, 50. Кроме домашних Элизабет виделась лишь с подругой – поэтессой Мэри Митфорд и мистером Кеньоном – другом семьи, весьма состоятельным джентльменом с репутацией покровителя искусств.
Элизабет не покидала своей комнаты на верхнем этаже и почти всё время проводила в постели. Ей казалось, что она скоро умрёт, её не только мучили боли, но и беспокоил солнечный свет, поэтому шторы на окнах по большей части оставались
Вообще-то кое-кто третий при этих душещипательных сценах присутствовал, и звали его Флаш. Он самозабвенно и бескорыстно любил Элизабет всю свою жизнь. Даже внешне он был на неё похож: такие же, как у неё, огромные печальные глаза, а шелковистые длинные уши спаниеля поразительно напоминали тёмные кудри хозяйки, обрамлявшие её бледное худенькое личико.
Элизабет искренне считала, что дни её сочтены, но подобное убеждение не мешало её творческой жизни. Более того, болезнь, затворничество, отсутствие домашних обязанностей позволяли ей всецело отдаваться работе. Она много читала, вела обширную переписку и, конечно, писала стихи. Изданный в 1844 году двухтомник «Поэмы» принёс отшельнице настоящую известность. Она стала одним из самых популярных и читаемых поэтов в стране.
Авторское тщеславие нашёптывало Элизабет: «Пусть тебя скоро не станет, но, согласись, умирать знаменитой льстит самолюбию». Однако у судьбы были другие планы, и для начала она превратила умирающую затворницу в спящую красавицу, правда, в отличие от сказочной не очень юную и немного подвядшую. Принц не заставил себя долго ждать. Им оказался молодой тридцатитрёхлетний поэт Роберт Браунинг, писавший слегка заумные, трудные для восприятия стихи, но тем не менее известный в литературных кругах.
Пробуждение Элизабет началось с его восторженного письма от 10 января 1845 года. Он писал: «Я всем сердцем полюбил Ваши стихи, дорогая мисс Барретт, но я не хочу ограничиваться банальными комплиментами… Я полюбил Ваши книги, как уже сказал, всем сердцем, но я полюбил и Вас…»
Признание неизвестного обожателя вызвало неподдельную панику у Элизабет. Она никогда не получала писем с признаниями в любви и с просьбами о свидании. Она прочла его стихи, он талантлив и молод. А она? Она выглядела старше тридцати восьми лет. Болезнь не пощадила Элизабет, когда-то очень привлекательную, по мнению окружающих, даже красивую. Нет, нет и нет! Никогда она с ним не встретится. И Роберт получил вежливый, но решительный отказ. Однако это его не смутило. Он решил добиться своего любой ценой: однажды заколдованная поэтесса с его помощью избавится от злых чар и будет ему принадлежать. Роберт приступил к осаде замка на Уимпол-стрит, которая длилась почти полтора года.
Первые четыре месяца шла ежедневная бомбардировка интеллектуальными посланиями, и обе стороны с удовлетворением отмечали, что у них много общего – те же философские взгляды, те же классические познания. Им обоим свойственны пылкость и склонность к смутным намёкам-рассуждениям. Роберт не сомневался, что нашёл в Элизабет ту, которую тщетно искал среди других женщин, – советчицу и вдохновительницу.
Во вторник 20 мая 1845 года была предпринята мощная атака на уимпол-стритский замок. Поручительство мистера Кеньона и настойчивость принца Браунинга открыли запертую для всех дверь комнаты Элизабет. Войдя, Роберт увидал хрупкое создание, вытянувшееся под одеялом, мертвенно-бледное лицо, волну тёмных кудрей, наполовину скрывавших большие нежные глаза. Он не был разочарован, он знал, что эта женщина страдала от неизлечимого недуга. Как ни странно, её физическая немощь, болезненный вид, худенькие прозрачные руки тронули его до глубины души, а внутренняя сила, живая реакция, острый ум привели поклонника в восторг. В таинственной замковой башне, отделённой от мира толстыми стенами и крепкими запорами,
И всё-таки чувства победили. Элизабет поверила и ответила взаимностью. Она писала Роберту: «Моя жизнь близилась к концу, когда я познакомилась с Вами; если я ещё жива, то только благодаря Вам; я вернулась для Вас одного».
Чудо свершилось: Элизабет проснулась и безраздельно отдалась новым для неё ощущениям. Когда-то она написала: «Лучше кинуться в крапиву и колючки, чем шагать по ровной дороге…» Теперь, когда под эмоциональным натиском Роберта Браунинга стены неподвижности и затворничества рушились, Элизабет очертя голову кинулась «в крапиву и колючки неведомого чувства». Она подробно описала всё, что с ней происходило, в сонетах. Если бы отец случайно открыл тетрадь, которой она поверяла самые сокровенные мысли, то решил бы, что дочь переводит любовную лирику португальского поэта XVI века Луиша ди Камоэнса. Элизабет позаимствовала у классика форму, размер и ритмику стиха. Ей удалось обмануть бдительность своего тюремщика. Даже столкнувшись с поклонником дочери, мистер Барретт ни о чём не догадался. Конечно, он знал, что какой-то молодой поэт бывает у Элизабет, но домашние тщательно скрывали частоту его визитов, тем более что наносились они в те дни, когда хозяин Уимпол-стрит посещал контору.
Если братья и сёстры, верная служанка Уилсон, ближайшая подруга Мэри Митфорд и проницательный мистер Кеньон благожелательно и молчаливо поощряли развивающиеся отношения между влюблёнными поэтами, то спаниель Флаш активно протестовал. Он не собирался делить хозяйку с громогласным и велеречивым поклонником, а посему неоднократно с остервенением бросался на Роберта и дважды с удовольствием кусал его за ногу. За нападения на мистера Браунинга Флаш сурово наказывался. Мисс Барретт лишала его своих ласк и сгоняла с кровати, где он проводил долгие счастливые часы между едой и короткими выходами на улицу. Бедный, изгнанный из рая пёс жалобно смотрел на обожаемую хозяйку, но отношения к Роберту не менял. Шкурой и всем нутром он чувствовал, что эти посещения добром не кончатся, и был прав.
Одна из сентябрьских ночей 1846 года стала последней на Уимпол-стрит: Уилсон паковала вещи, мисс Барретт, несколько часов назад тайно прибавившая в церкви на Марлибон-стрит к своей фамилии вторую часть – Браунинг, плакала, молилась, что-то писала и тут же рвала написанное на мелкие кусочки. На рассвете Уилсон посадила Флаша в корзину, и вместе с дорожными кофрами он оказался в кэбе, где сидела бледная, заплаканная новобрачная Элизабет Барретт Браунинг. Она навсегда покидала отчий дом, понимая, что вместо родительского благословения ей вдогонку полетят отцовские проклятия. Ещё несколько месяцев назад она и представить себе не могла, что сможет пойти наперекор отцу, имевшему над ней удивительную власть. «Я постоянно ощущаю его волю, – говорила она, – ведь я из числа тех слабых женщин, которые обожают сильных людей». Она признавалась, что испытывает «аморальную симпатию» ко всякой силе. Элизабет была уверена, что Роберт обладает и сильной волей, и твёрдым характером, поэтому успешно сможет заменить отца. Ей и в голову не могло прийти, что, выпорхнув из-под крыла властной матери, Роберт искал в ней надёжную опору и защиту от жизненных невзгод.
Удивительно, как два взрослых человека могли так заблуждаться в отношении друг друга. Но факт остаётся фактом: они одновременно распрощались с затянувшимся детством и вынужденно окунулись во взрослую жизнь. Убедившись в полной бытовой беспомощности мужа, бедной Элизабет пришлось в конце концов взять бразды семейного правления в свои полупрозрачные ручки, тем более что только она располагала небольшими денежными средствами, на которые они и жили во Флоренции.
В сорок три года Элизабет родила сына. Жизнь её была полна, она была счастлива.