Литературная Газета 6467 ( № 24 2014)
Шрифт:
Но всё это не исключительное родовое свойство России. Скорее, страна, вместо того чтобы подчиниться общей идее, общему пути, поддалась соблазну неучастия в совместной работе. Во втором письме Чаадаев пишет: «Мир не сочувствует ничему глубокому, он отвращает взор от великих убеждений, глубокие идеи его утомляют». Мыслитель много говорит о необходимости подчинения, но как раз подчинения глубокому и великому в своей стране он не видит. Поэтому его обличения – это не иначе как призыв к формированию нацидеи, которая должна вырвать общество из фамусовской гостиной.
Чаадаев призывает к зрелости, проговаривает, что каждому необходимо попытаться «связать
Спорить с оценкой отечественной истории и с тем, что русская цивилизация не дала ничего миру, нет никакого смысла. Ведь в своих желчных тезисах Чаадаев выступает в качестве, близком к религиозному проповеднику, который использует фигуры речи, чтобы оформить свою картину мира и, конечно же, обозначить всё тот же путь к Царствию Божиему на земле.
Был прав Вадим Кожинов в оценке Чаадаева: «в своей критике он имел в виду не Россию, а русскую мысль и, конечно, тот слой русских людей, который обладал возможностями для развития национальной мысли, то есть людей своего круга».
Он стремился пробудить самосознание России, которое должно иметь всемирное значение. Для подтверждения Кожинов приводит послание Чаадаева к Пушкину по случаю выхода стихотворений «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина»: «Я только что увидал два ваших стихотворения. Мой друг, никогда ещё вы не доставляли мне такого удовольствия. Вот, наконец, вы – национальный поэт: вы угадали, наконец, своё призвание. Не могу выразить вам того удовлетворения, которое вы заставили меня испытать... Стихотворение к врагам России в особенности изумительно: это я говорю вам. В нём больше мыслей, чем их было высказано и осуществлено за последние сто лет в этой стране...»
Константин Леонтьев называл Достоевского и Толстого «розовыми христианами» за то, что они мыслили в духе хилиазма. Чаадаев в этом отношении – фундаменталист по сравнению с ними. Он – культурологический феномен. Чаадаев считает, что «задача не в расширении области идей, которыми обладаем, а в направлении, придании нового направления». За ним пошли алчущие нового прекрасного совершенного мира – такого, каким они его воспринимали. Базаров, Раскольников со своей философией и даже «Бесы» всё того же Достоевского. Все они впали в искушение – грандиозную идею переустройства. Перестройки. Построения своей утопии. Все они максималисты: мир лежит во зле, и его следует радикальными методами исправить, попытаться очистить атмосферу – по Чаадаеву. Поэтому уже в следующем столетии, вместо того чтобы излечить СССР, его принялись крушить топором.
Чаадаев много говорит о внешних обстоятельствах. О том, что живём в стране «бедной проявлениями идеального», пренебрегаем удобствами и радостями жизни. Поселились в жёстком климате, мало предназначенном для жизни. Прогресс замедляет и «отсутствие всякого отражения изящного в нашей домашней жизни», не хватает нам порядка и методичности. А вот про человека, его бессмертную душу, которая и есть отражение Царствия Божьего, практически забывает, теряет человеческую личность.
В этом и состоит беда отечественной культуры, причина её раздвоенности между Царствием Божием внутри нас и хилиазматическими фантазиями, которые рано или поздно трансформируются в антиутопию. Эта антитеза в какой-то мере выражена Гончаровым в паре Обломов – Штольц. В этом – трагедия человека,
Чаадаев пытается построить свой идеальный образ, вспомнить его. Не зря он пишет в третьем «Письме», что «человек обладает воспоминанием о какой-то лучшей жизни[?] утраченное и столь прекрасное существование может быть нами вновь обретено, что это всецело зависит от нас».
Мыслитель говорит, что воспоминание – «действие воли»: «Мы строим образы прошлого точно так же, как и образы будущего. Что же мешает мне отбросить призрак прошлого, неподвижно стоящий позади меня, подобно тому, как я могу по желанию уничтожить колеблющееся видение будущего, парящее впереди, и выйти из того промежуточного момента, называемого настоящим, момента столь краткого, что его уже нет в то самое мгновение, когда я произношу выражающее его слово? Все времена мы создаём себе сами, в этом нет сомнения; Бог времени не создал; он дозволил его создать человеку».
Наша воля направлена на воплощение этого воспоминания, на реализацию образа идеального строя на земле. Реальное – это лишь пелена, которая отдаляет от нас воспоминание об идеальном. Стремление к этому идеальному образу очень сильно в русской культуре. Мы до сих пор постоянно соотносим наше реальное с идеальным образом и бесимся от несоответствия. Это стремление ведёт к тому, что каждый по примеру Петра Чаадаева создаёт свой собственный индивидуальный образ страны. Правда, иногда этот образ трансформируется в эксперимент, который переформатирует реальность. Таким же экспериментом, а не только руинами прежней империи, стала и постсоветская Россия.
Чаадаев – это не карикатурный современный либерал, органчиком повторяющий тезисы его обличения России. Он – мыслитель, максималист, готовый пожертвовать чувствами ради её достижения. Готовый пожертвовать и самой Россией ради этого. В этом его сумасшествие – одержимость, обречённость идеей.
Если Чаадаев на самом деле руководствовался идеей высшего блага, то сейчас у его «последователей» – пессимистов России – психологический случай. У них нет уже никакого сверхчеловека, мечтающего о сверхблаге, осталась лишь одна истерика. Лакмусовой бумажкой стала реакция на события на Украине.
«Моему существованию нет предела; нет преград безграничного; мой взор погружается в вечность». В этом порыве – предвосхищение ницшеанского бунта. Чаадаев попытался расчистить, убрать все преграды на пути к вечности. Получилось ли – другой вопрос…
Теги: П.Я. Чаадаев
Доверься свету...
22 июня - 73-я годовщина начала Великой Отечественной войны. С каждым годом всё меньше остаётся поэтов – свидетелей тех героических лет. Тем важнее помнить о них. "ЛГ" накануне грозной и незабываемой даты предоставляет слово кишинёвцу Николаю Савостину, участнику Великой Отечественной войны, кавалеру ордена Отечественной войны II степени
***
Зло, чтоб стать силой, копится на складах,
Его соберут арсеналы и базы
В образе пушек, патронов, снарядов,
Боеголовок, напалма и газов.
Зло, чтоб стать силой, свирепо пугая,
Прячет под шумом свой облик унылый.
Зло в наше время – вещь дорогая,
Всех разорит, чтобы сделаться силой.
***
Ловлю призывный звук трубы
Сквозь струнный звон и грохот, –
В нём чую нить своей судьбы