Литературная Газета 6468 ( № 25 2014)
Шрифт:
Родом из Железнодольска
На 88-м году ушёл из жизни Николай Павлович Воронов, писатель действительно народный. Настоящий уралец, овеянный звенящим огненным ветром ратного края. Имя Николая Воронова всегда рядом с именами Бориса Можаева
Бог дал ему талант, отвагу, доброту и любовь. Будем благодарить его и помнить о нём.
Теги: Николай Павлович Воронов , писатель
Подстрекатель речи
* * *
Был ручным, как граната, и безопасным, как бритва,
Драку и мат предпочитал молитвам.
Всласть нахлебавшись брошенности сиротской,
Не просекал, что жизнь не должна быть скотской.
Слепоглухонемая вещь не в себе - Фортуна
Мимо меня просвистала в сторону, что ли, Хартума.
В поисках этой вещи я обыскал округу,
А неудачи тем часом крались за мной по кругу.
Исподволь прорастала, словно Чернобыль, пустошь;
Сумерки, старость, глаз покупной на скотче
И ожиданье – когда мне грехи отпустишь
И подобреешь ко мне, Авва Отче?
* * *
Кто ты пункту А или пункту Б?
Ни один из них не родственник голытьбе.
Баба ушла, и на исходе деньги.
Падать больней всегда с верхней ступеньки.
Вот окно. А к нему – помоечный вид из окна.
Сказки – в "Мурзилке", рагу – в морозилке.
Стеклотариат стеклотару сдал с бодуна,
И любой навроде спившегося Мурзилки.
Не скули! Я беру на себя этот сыр-бор,
Место-пусто, с гулом, как на ж/д вокзале,
Где ты плохо лежала, и на воре вор –
Влезли в дом, да так ничего и не взяли.
Всё надеялся: выгорит. Выгорел весь. Дотла.
Как луна, китайская, жёлтая, в полной фазе.
На себя принимаю полностью бой стекла.
Адрес мой не пробивай по базе.
Закрываю на все обороты свой личный ад,
Перед злым одиночеством все открываю кавычки.
Токовать судьбе, покуда сквозь снегопад
Между пунктами А и Б визжат электрички.
* * *
Я, как разобранный Богом на части «конструктор»,
А подо мною – Урал, трудовой, трёхколёсный.
Часть меня чукчам развозит по тундрам продукты,
Прочая в шторм на Оби налегает на вёсла.
Птица в плену принимает контуры клетки,
Клетка – подобие в ней содержащейся птицы,
Рыба
Люди – лишь спицы Господней большой колесницы.
Быть неубитым таким назначеньем сугубым
Нам позволяют стихи – подстрекатели речи.
И воспаряем на миг над субстанцией грубой,
Чуя, как крылья растут из окрепших предплечий[?]
* * *
Не всё коту валерьянка, слесарю пьянка, сэру овсянка.
Вот и подстрелят тебя, и подадут к столу,
Как дополненье к отнятому баблу.
Старая песнь, заезженная шарманка.
Это всё в твой огород камни и сорняки,
Это с тебя сняли шкуру и мнут скорняки.
Это твоя хата с краю и с карты стёрта, а карта бита.
Это тебя травят алхимики общепита.
В склянке булькают фронтовые 40 градусов широты.
А найдут – настучат по вые и отнимут влагу менты.
Нет, не всё коту пьянка, мне валерьянка, т.д. и т.п.
Скажешь правду – пришьют разбой, «хулиганку», запрут в ЛТП.
Горячо ль тебе деется, девица, там, где ты сейчас?
Да и то сказать, не надеялся рассчитаться на «мы» и «вас».
Я, незрячий, ясно вижу отсюда, как ты там слетела с бобин.
Тень чего тогда и какое чудо я в тебе любил?
* * *
Все тунгусские камни – в мой огород:
Где бы что ни случилось – я виноват.
Нелады притягиваю. Генкод
У меня такой, что и сам не рад.
Дым стоит над крышей с прямой спиной.
До утра внимаю, как спит страна –
Та, что часто гнушалась нелепым мной,
Но всегда была мне нужна.
Слепошарым псом приползу я к ней,
Поскребусь – была не была! –
«Почеши мне за ухом, обогрей,
Покорми объедками с твоего стола.
И, глядишь, воспряну и послужу
Я твоим утопиям и долгам
И врагов поверженных положу
Я к державным твоим ногам…»
* * *
Слепой, собираю углы башкой.
Сколько стёкол собой раскокал,
Порываясь летать, как сокол,
Тротуар простукивая клюкой.
Фишка выпала «пусто – пусто»,
Как пустые мои глазницы.
Мой Господь не даёт мне спуска,
Попустив на меня столицу.
И ведь я не один такой.
Златоглавая, береги нас!
Но тебе дороже твой бизнес.
А слепцу выживать легко ль?
Этот рыночный бег шакалий
Среди офисных зазеркалий.
Выпадаю из всех реалий
На Никитской, Тверской-Ямской.
Зрячий мир на слепца набычен,
Весь из рытвин и поперечин.
Будь хоть гений ты, ты обычен,
Слаб, увечен, раним, невечен.