Литературная Газета 6492 ( № 50 2014)
Шрифт:
Поэт и автор-исполнитель. Дипломант Московского фестиваля поэтической песни «Как на горушке стояла Москва», обладатель диплома Государственного литературного музея «За поэтическое мастерство». Автор книги «Разбросаю стихи по свету» с музыкальным приложением «Подарю стихам по нотке», музыкально-поэтического альбома «И оглянусь».
Параллельная кривая
Высоты не боюсь я с детства
На ладони твоей не страшно.
Высоты не боюсь я с детства!
Позолотой
В сине-розовом…
Вижу маленьких человечков,
Суету и… большие слёзы.
Вижу, как принимает Вечность
Это озеро.
Помню, кажется, в прошлой жизни,
В это озеро погружаясь,
Я в себе находила сходство
С парусом.
И теперь, от волны солёной
Отдаляясь, я… распрямляюсь!
…А стоять на твоей ладони –
Радостно!
* * *
Остановиться. Посмотреть в глаза
Друг другу.
Вглубь проникнуть – узнавая,
И сердцем простучать, и осознать,
Что рядом – параллельная… кривая!
Судьба – с судьбой. Теплее, холодней –
Всё параллельно. Дальше – по спирали –
Витками, повторяемостью дней –
Взлёт радостей и долгий ход печалей…
Остановиться. И… не рассмотреть.
…Как трудно заживает след от пули!
Теперь – успеть. Подняться и успеть
Стать – снегом – в январе, дождём – в июле,
Сквозь сумерки пробившимся лучом,
Порывом ветра – в зной, и полным, новым,
От плевел отделившимся зерном,
Несущим во плоти живое слово...
И – радуйся, земля, когда оно
Со смелостью летит первопроходца!
…Я быстро брошу взгляд…
Туда, на дно
Чужой души бездонного колодца.
Я брошу взгляд. Тихонечко звеня,
Игольчатые звёзды мне сияют.
И плачу я, что выбрали меня.
И – только с этим плачем – прорастаю.
Теги: Пётр Дегтярёв , Андрей Галамага , Надежда Косова , Анна Зарубина
Без божества, без вдохновенья…
Маруся
– М: АСТ, 2014. – 352 с. – (Без цензуры). – 3000 экз.
В местах общественных частенько попадаются странные типы, бросающие в прохожих ругательства, эти городские сумасшедшие обозлены на весь мир, им важно выплеснуть негатив или втянуть кого-то в орбиту своего гнева, но их, как правило, не замечают. Маруся Климова, чья книга "Моя <анти>история русской литературы" вышла в издательстве АСТ, действует схожим манером. Отрицательная приставка в названии и стилизованный штамп «Без цензуры» призваны предостеречь читателя – такому в школе не учат, всё предельно субъективно да ещё и изложено без обиняков – в общем, концепция книги вполне в духе времени. Тут же на обложке для наглядности приведена цитата: «Ваш Пушкин – идиот». Нате! Пощёчина общественному вкусу. Впрочем, это не ново. Даже простительно, когда с палубы корабля современности сбрасывает классика кто-то из талантливой молодёжи. Но Маруся Климова персонаж далеко не юный, однако продолжает эксплуатировать старые приёмы, как телевизионный комик с «бородатыми» репризами.
Маруся Климова – это, конечно, псевдоним, автор-фантом, взявшийся за перо герой воровского фольклора. Гротескному имиджу надо соответствовать, назвался хулиганом – изволь устраивать сцены, регулярно скандаль, эпатируй публику. Многие годы удобряла она поле петербургского андеграунда: устраивала фестивали декаданса, дружила с мастерами перформанса, издавала журнал «Дантес» и писала романы о «фриках» – то есть находилась в авангарде борьбы с буржуазностью и обывателями, готова была тусоваться до полной победы над мещанством.
С годами возрастает риск стать заложником образа, со всеми вытекающими. Когда образованная женщина в возрасте использует лексику пэтэушницы, то ей можно лишь посочувствовать. А ведь она удостоена французского Ордена литературы и искусства! Не куртуазно выражается кавалер, не изящно. Хотя удивляться тут нечему. Генезис этого нарочито шариковского языка станет очевидным, если знать заслуги Маруси Климовой перед галльской словесностью. В одной из своих ипостасей Маруся занимается переводами. Так, её стараниями переведён на русский почти весь Л.-Ф. Селин, она же возглавляет Российское общество друзей писателя. Поэтому уже не кажутся странными ежестраничные панегирики Селину в книге о русской литературе. Ядовитое творчество человеконенавистника Селина оказало несомненное влияние на язык его главного популяризатора, правда, причудливо преломившись: в своих штудиях Маруся стилизует письменную речь под бурчание парижского клошара с советским прошлым, при этом рассуждает на серьёзные темы с хлестаковской «лёгкостью необыкновенной в мыслях».
В книге, вопреки названию, фактически нет литературы и, конечно, никакой истории. Есть подобие мемуаров без чёткой хронологии, в которых воспоминания о суровом детстве и непутёвой юности автора, портреты фарцовщиков и наркоманов, сценки из заграничных вояжей и богемного закулисья перемежаются с апокрифами из жизни классиков. В стремлении «переосмыслить» прошлое и его героев Маруся не разбирает средств, не переживает за собственную репутацию (оно и понятно, это же говорит маска) и уж подавно не думает о тех, кто ответить не может. Маруся Климова из той породы, что не пожалеют ни мать, ни отца ради красного словца. Максим Горький, к примеру, напоминает ей «скошенным назад лбом», «коротким носом», «раскосыми хитрыми глазками» её дедушку-машиниста, а Тургенев своими «белоснежно-седыми» волосами, бородкой (sic!), «выразительными большими глазами»[?] её же бабушку. Кажется, постмодернизм у иных «адаптаторов» истории русской литературы – не метод, а диагноз.