Литературная Газета 6495 ( № 13 2015)
Шрифт:
Стихи Вероники Тушновой, прожившей свою осознанную жизнь при советской власти, яркий пример того, как можно было в литературе того времени не впадать в идеологическую конъюнктуру и при этом не испытывать никаких гонений. Уроженка Казани, она сочетала в себе восточную маслянистость внешности с бисерно-звёздным именем. Основой её судьбы было неброское благородство, благородство как необходимость, а не усилие; главным творческим стимулом – любовь, растекающаяся по всему миру и нежностью, и страстью, и тоской.
Ты на рынке мне купил голубку.
Маленькую, худенькую, хрупкую,
Рыжевато-палевой
Птицу, прилетевшую из сказки.
В Литинститут она поступила в 1941 году. Но учиться не пришлось. Немецко-фашистская агрессия нарушила весь ход жизни, непоправимо вмешалась в судьбы.
По первому образования врач, во время войны Тушнова работала в Казанском военном госпитале. Перед её глазами угасали и вновь рождались тысячи жизней бойцов. Это повлияло на её поэтический строй, дало ощущение близости жизни и смерти, и того игольного ушка между ними, в которое должен попасть поэт.
Я за годы войны побывала во всех городах,
Потому что вот тот из Тбилиси, а тот из Орла,
Потому что у этого мать в Бухаре умирала.
Дебют её не был ослепительным, но её имя сразу запомнили те, кто знал в поэзии толк. Есть в её в стихах такой разлёт, такая скорость, что ошибиться невозможно – перед нами поэзия не ума и старания, а таланта и словесной интуиции.
Там далёко за холмами синими,
За угрюмой северной рекой,
Ты зачем зовёшь меня по имени?
Ты откуда взялся? Кто такой?
Тушнова был участницей легендарного Первого всесоюзного совещания молодых писателей, где писатели-фронтовики приняли её как свою. А это дорогого стоило. Ей покровительствовал строгий Павел Антокольский, что давало молодому поэту пропуск в цех, суждения которого первичны и неоспоримы. Она могла позволить себе царскую прихоть – жить поэзией и ничем другим. И жизнь отплатила ей популярностью среди читателей и, как водится у поэтов, извилистой и драматичной чувственной биографией. Муж оставил её, заставив женщину молиться и ждать возвращения любимого.
Ты придёшь, конечно, ты придёшь,
в этот дом, где наш ребёнок вырос.
В итоге её мольбы были услышаны. Но он вернулся домой безнадёжно больным. Вероника выхаживала его стоически, ради заработка бесконечно много и удачно переводя. Её переводы из Рабиндраната Тагора признаны хрестоматийными.
Главная любовь пришла к Тушновой в последнее десятилетие жизни. Она была овеяна тайной, поскольку её избранником стал поэт Александр Яшин, человек не свободный в семейном плане. Для Яшина тогда, в 1956-м, начались тяжёлые годы. Причина – недовольство начальства его полемической публицистикой "Рычаги". Вероника стала для Яшина тогда и опорой, и другом, и путеводной звездой. Он отвечал ей преданностью. Они оба ушли из жизни рано от одной и той же страшной болезни. Он на три года позже её. Их любовь живёт в стихах.
Если бы поэтесса такого уровня, как Тушнова, родилась где-нибудь в Швеции или Финляндии, ей бы ставили памятники, называли её именем улицы, проводили масштабные семинары и фестивали, посвящённые её творчеству. Но у нас, чтобы о тебе пеклись после смерти, надо быть или бесспорным гением, или баловаться антигосударственным вольнодумством. Ну что же! От этого мы не становимся беднее и не теряем память.
Вероника Тушнова – выдающийся русский поэт. Её надолго пережили её строки. А некоторые
Теги: Вероника Тушнова
Других писателей нет?
Валерий РЕКУНЕНКО
Лонг-лист "Нацбеста-2015" не лучше и не хуже любого другого премиального списка. Большинство текстов, выдвинутых нынче на звание национального бестселлера, вообще можно было не писать. Что нового, скажите на милость, поведал о Серебряном веке Варламов? Чего ради стоит штудировать беспросветно нудную исповедь телевизионного гэгмена Филиппенко? Зачем читателю добросовестный ребяческий разврат Лизы Готфрик? На ум приходит давний демарш Ильи Стогова, - тот покинул нацбестовское жюри с эпитафией на устах: «Предоставляю разбираться в этом компосте более опытным ассенизаторам!» Тогдашний координатор премии В. Топоров парировал по-сталински: «Других писателей у меня для вас нет[?]»
С тех пор минуло пять лет, но других писателей по-прежнему нет. Или, что вернее, меняются имена и заголовки, но общее состояние отечественной (да и зарубежной русскоязычной) словесности остаётся неизменным: пациент скорее мёртв, чем жив. Не сочтите за труд убедиться.
ПАРМЕЗАНОВАЯ СВОБОДА
М. Степнова. Безбожный переулок. – М.: АСТ, 2014
Если уж необходимо выбрать из полусотни нацбестовских зол меньшее, то я назвал бы «Безбожный переулок» М. Степновой. Ибо книга выглядит вполне добротной работой над ошибками: как стилистическими, так и смысловыми. Ну есть в тексте несколько ненужных и натужных аллитераций, вроде этой: «Мелочь сначала долго копилась в коричневой банке из-под индийского кофе с грудастой грустной гурией на жестяном боку…» Во-первых, звукопись тут абсолютно бесцельна – искусство для искусства. Во-вторых, коли банка индийская, так и барышня на ней – не гурия, но апсара. Но это, право, мелочи, не будем крохоборами. Радует другое: нет в тексте ни кошерных поросят, ни парней, похожих на кариатид. И даже, вообразите, присутствует некий идейный стержень – это у Степновой-то... Дивны дела твои, Господи!
Необходимый спойлер: «Безбожный переулок» – классический Bildungsroman о том, как врач Огарёв, талантливый диагност, по капле выдавливал из себя совка. А помогала ему в этом юная любовница Маля, которая считала служебные, семейные и прочие обязанности надуманными комплексами: «Я всегда мечтала просто жить, понимаешь? Это же самое интересное. Жить. Ехать. Останавливаться где хочешь. Снова ехать. Смотреть. Жить». Эта незатейливая мысль настолько пленила доктора, что тот решил просто жить. И непременно в Тоскане, поскольку Россия для жизни малооборудована.
«Дочитав книгу до конца, вдруг понимаешь, что она совсем не о врачах и не о женщинах. Она о России. России как болезни», – заметил П. Басинский. И это совершенно верно. «Безбожный переулок» легко укладывается в идейные шаблоны примерно 30-летней давности. Тогда все мы дружно решили, что свет невечерний с Запада воссияет. Многие, как выясняется, до сих пор не разуверились.
Чтобы это уразуметь, достаточно знать Ф.И.О. протагониста: Иван Сергеевич Огарёв – трудно ждать славянофильства от героя с такими паспортными данными. Россия у него ассоциируется с отцом, домашним тираном, с полумёртвым военным заводом, со смертельно больным ребёнком в клинике… Зато символом европейских свобод М.С. назначила пармезан: