Литературная Газета 6495 ( № 7 2015)
Шрифт:
Российская академия образования не откликнулась на смерть Геннадия Исааковича Беленького. Возможно, они были заняты составлением очередного плана повышения уровня патриотического воспитания и усиления внимания к ветеранам Великой Отечественной войны в связи с 70-летием Победы…
Несколько слов о себе. Я был одним из основателей газеты «Литература», которая потом стала журналом, на страницах которого и опубликован этот некролог. По статусу, по протоколу и мне полагается некролог на страницах этого журнала. Но мысль об этом меня угнетает и пугает. Поэтому прошу Сергея Волкова не как члена Общественной палаты, не как члена Общественного совета при Министерстве образования, не как члена Совета по проведению выпускного сочинения, не как доцента Высшей школы экономики, не как даже главного редактора журнала «Литература», не как почётного работника народного образования, а просто всё-таки как коллегу уважить просьбу учителя, который заканчивает свой 63-й год работы в школе… Я не хочу,
Лев АЙЗЕРМАН
Теги: литература , история , школа
Какое слово важнее?
«Старик и море», любимая фотография С.И. Ожегова. Прибалтика, 1963 г.
В истории отечественной науки и культуры С.И. Ожегову принадлежит особое место. Он был почти символом словесной традиции своего времени. Для людей его века, на плечи которых легли тяготы Гражданской и Отечественной войн, Сергей Иванович оставался непререкаемым авторитетом, с которым считались и технари, и домохозяйки[?] Он терпеливо отвечал на сотни писем. Вот он разъясняет своему респонденту: "Слово давеча– хорошее русское народное слово. В литературном языке ему могут соответствовать слова «недавно", «на днях» и т.п. В разговорной нашей речи всегда можно сказать «давеча», по-народному. Оно не содержит в себе никакой грубости. Его можно встретить в художественной литературе в разговорах действующих лиц».
Письменное общение академического учёного было настолько живым, с неподдельным доверием и уважением к незнакомому собеседнику, что невольно представляешь себе, какой интеллектуальный порыв вызвал у читателей, среди которых было немало иностранцев, «Словарь русского языка» (1-е изд. – М., 1949). Так, в послании одного из них, студента Шаньдунского университета Сюй-Чжэн-Хуа, содержались следующие строки: «Я хочу быть Вашим китайским учеником и иметь возможность постоянно получать Ваши наставления. Прошу Вас не отказать мне в этом, дорогой учитель, – позвольте мне назвать Вас так по нашему китайскому обычаю».
В другом письме Ожегов с педагогической пунктуальностью объясняет трудности русского языка:
«Дорогой товарищ Ван-Яо-Тин!
Вы просите меня сообщить, есть ли в русском языке слово «счастный».
Вполне логично предположить, что если есть противопоставление слова «несчастливый» – «счастливый», то должно существовать такое же противопоставление слова «несчастный» – «счастный».
Так оно и было. В XVI–XVII веках слово «счастный» существовало в русском языке. Почему же оно исчезло из языка и перестало употребляться? Потому, что слова «счастный» и «счастливый» были сходными по значению словами, полными синонимами, но слово «счастливый», будучи прилагательным качественным, лучше выражало мысль. Оно и осталось в языке, а «счастный» исчезло.
Слово же «несчастный» осталось в языке, потому что оно по значению и по употреблению не совпадает полностью со словом «несчастливый».
Если у вас или у Ваших товарищей будут вопросы ко мне, я охотно буду отвечать.
Шлю привет Вам и всем китайским ученикам, так хорошо изучающим русский язык.
С.И. Ожегов».
До сих пор в хрестоматийной биографии С.И. Ожегова есть факты и обстоятельства, не получившие огласки в его время, а позже утерянные из виду. Настоящей, мы бы сказали, честной биографии учёного пока не написано. Ещё совсем в молодые годы С.И. Ожегов задумал подготовить интересный тезаурус, который в своих заметках назвал так: «Словарь революционной эпохи. Историко-культурный справочник». Это могло быть, по сути, не только лингвистическим, но и документальным свидетельством жизни языка в то сложное время, которое рождало новые слова: керенка , мешочник , самокритика , заградиловка , рабфак . Учёный разрабатывал для такого словаря систему стилистических помет, принципы акцентуации и определения значения слова. К сожалению, он так и остался в планах.
В 1930-е гг. Ожегов участвовал в составлении «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова и был одним из самых деятельных, преданных словарному ремеслу помощников, «движителем», как его называли. Здесь он прежде всего заботился о преемственности духовных традиций, о создании нормативной базы лексикографического описания языка, о приобщении к словесной культуре всех слоёв населения.
Как же работали учёные в те годы без электронных картотек и программ? Ожегов вспоминал: «Толковый словарь начался на голом месте. …мы читали газеты, военные уставы, политическую литературу, списки профессий, сельскохозяйственные книжки, Цемент Гладкова и стихотворения в прозе, фельетоны Кольцова
Большой проблемой для составителей было включение духовных, религиозных понятий и явлений и вообще отражение культурного быта старой эпохи. Библия , Бог … – эти слова нам представляются совсем обычными теперь. А в 1930-е гг. их печатное утверждение в нормативном словаре литературного языка могло окончиться трагедией для авторов. Один такой эпизод воспроизвёл Ушаков на заседании Отделения литературы и языка АН СССР 26 мая 1939 г.: «Есть очень серьёзное соображение насчёт религиозных слов… Сейчас особенно доказывать это как будто не приходится, но всё-таки иногда встречаются лица, которые советуют, что число их надо уменьшить. У нас статья на слово бог была полтора столбца. «Много!» – говорят. Ну, давайте опустим фразеологию. А в боге-то фразеология и важна была. Мы ничего не смогли сделать и выпустили очень много». Но всё же самоотверженная позиция авторов и главного редактора первого нормативного словаря советской эпохи позволила им сохранить подлинный дух словотворчества и закрепить в истории то, что ей по праву принадлежит.
К этой части нашего наследия и Д.Н. Ушаков, и С.И. Ожегов были причастны не только в силу культурной традиции, в которой воспитывались, но всем своим существом, так сказать, связаны кровными узами. У каждого в роду были священники. Одним из предков Ожегова, например, являлся протоиерей Герасим Петрович Павский (1787–1863) – переводчик Библии, филолог и общественный деятель, законоучитель наследника царского престола.
К 1940-м годам относится ещё один замысел, где талант С.И. Ожегова проявился с иной стороны – как знатока русской классической драматургии. В соавторстве с Н.С. Ашукиным и В.А. Филипповым готовился к изданию «Словарь к пьесам А.Н. Островского», который «в силу запрета со стороны вышестоящих правительственных органов» не был издан и увидел свет лишь спустя много лет – в 1993 году. Его можно назвать энциклопедией русской культуры, путеводителем по быту старинной Москвы, просто «кругом чтения». Какие традиции были в Замоскворечье? Где находился Каменный мост? Кто такой леший ? Что такое лучинушка ? Как отмечалась Масленица … А какие чудные слова включены в этот «Словарь»: побасёнка , погляденье , подполица , разлюбезный , разрюмиться (т.е. расплакаться) и многие другие.
Прошли годы. И уже другое поколение богоборчества клеймило Ожегова за те же «ошибки» и политические просчёты. Много сил учёный употребил на убеждение редакторов и цензоров своего «Словаря русского языка», которые набросились на него с репликами вроде: «Почему, скажем, в словарь не включены такие слова, как продналог, продразвёрстка , а такие, как семик или хиротония , нашли в нём место? Разве для молодёжи, например, которая будет пользоваться словарём, последние представляют большой интерес?» (из внутренней рецензии 1946 г.). Даже известные лингвисты, что печально, неоднозначно восприняли выход в 1949 г. этого «Словаря». Один из них, Ф.П. Филин, с нескрываемым неодобрением писал в отзыве на первое издание «Словаря»: «Какое слово важнее, агитпункт или иеродиакон <…> ? Ответ совершенно ясен. Однако автор неизвестно по каким причинам пошёл по пути, странному для советского языковеда: «экономя» на крайне нужных словах, он ввёл в «Словарь» огромное количество культово-религиозных терминов и иных ненужных или малонужных слов <…>» И далее: «Если выписать все эти слова с их определениями, получится (без преувеличения) краткое пособие для «истинно верующих» и начинающих богословов».
Тот же критик писал: «Но более того! Когда заходит речь о терминах и понятиях православной религии, в «Словаре» постоянно даётся «объективистско-положительная» оценка! <…> Если бы я лично не знал автора, то с основанием мог бы предположить, что в составлении «Словаря» принимал активное участие какой-нибудь застарелый православный иеромонах, а не советский учёный-языковед!»
Ожегов мужественно сносил подобные мнения, всегда последовательно отстаивал позицию филолога, не идущего вразрез со своей совестью за социальным заказом.