Литературная Газета 6496 ( № 6 2015)

Литературная Газета Литературка Газета

Евгений В. ХАРИТОНОВЪ,  поэт, культуртрегер:

1. Наверное, никакой. Пастернак для меня вообще открылся не в том возрасте. Его обычно для себя открывают с пятнадцати до двадцати лет, а я им заинтересовался где-то под тридцать. И смотрел на его тексты как филолог, а не как поклонник. Он был интересен мне скорее как историку литературы, а не как читателю или поэту.

2. Мы всё это подозревали, а теперь просто об этом знаем. Что же касается самого романа, то он хорошо сделан. Но не более того. Это явно не то произведение, которое

достойно Нобелевской премии и вообще всей шумихи, которая поднялась вокруг него.

Александр ПРОХАНОВ,  прозаик, главный редактор газеты «Завтра»:

1. ( Декламирует на­изусть стихи Пастернака: «Разрыв», «Гефсиманский сад», «Волны».) В нашей родовой библиотеке были тонкие довоенные книжечки «Сестра моя – жизнь», «1905 год» и другие. Я читал это всё, ещё будучи молодым человеком. Поэтому, конечно, влияние было.

2. Отношусь нормально. Шла холодная война, которая и сейчас продолжается. А в политике всегда используются любые методы, в том числе и «культурные рычаги». Важно не ошибиться в выборе. Американцы не ошиблись. И в этом смысле личная катастрофа Пастернака повлияла на судьбу СССР.

Мария МАЛИНОВСКАЯ , поэт, студентка Литинститута:

1. Особой роли не сыграл, хотя многие независимо друг от друга усердно дарили мне его книги. А поскольку и дома их было достаточно, образовалась небольшая «библиотека в библиотеке» – Пастернака. Раннее его творчество меня скорее отталкивает – цветистостью и небрежностью, а вот некоторые строки из более поздних вещей приходят на память в разные моменты жизни.

2. Хочется верить, что как бы ни раскручивали хорошую книгу – или наоборот, как бы ни замалчивали, со временем она займёт то место, которого достойна. Считаю, что «Доктор Живаго» по художественной ценности достоин награды, которую получил, и по отношению к этой художественной ценности закулисные игры второстепенны.

Юрий КОЗЛОВ,  прозаик, главный редактор журнала «Роман-газета»:

1. В общем-то, никакую. Его поэзия, вполне допускаю, что гениальная, не совпала с моими, вполне допускаю, что ущербными, представлениями об истинной красоте человеческих чувств и неограниченных возможностях русского языка. «Сплетенье тел» в поэзии Пастернака заслоняет для меня «свечу», которая «горела» на столе.

2. Жизнь и творчество Пастернака – это пособие по изучению чудовищных перепадов во взаимоотношениях художника и тоталитарного государства. Пастернак одним из первых среди советских поэтов воспел человека «размером с шар земной», а потом, как и Михаил Булгаков, жил под впечатлением неоконченного телефонного разговора с вождём, мечтая, что вождь снова вспомнит о нём и им наконец-то удастся поговорить «о жизни и смерти». Но Сталину это было неинтересно, хотя он в отличие от «оттепельного» Хрущёва поступил с Пастернаком (по тем временам) гуманно, произнеся ставшую хрестоматийной фразу: «Оставьте в покое этого небожителя». В человеке, «размером с шар земной», для Пастернака, как и для Булгакова, материализовались два вечных (противостоящих и трагически дополняющих друг друга) образа – Иисуса Христа, олицетворяющего высшую справедливость, и Понтия Пилата, вынужденно выносящего ей смертный приговор. Хрущёв был глупее Сталина и хуже разбирался в литературе. Он не понимал внутренней трагедии большого поэта, а потому санкционировал идиотскую кампанию под девизом: «Я Пастернака не читал, но осуждаю[?]» Что же касается ЦРУ, то в условиях холодной вой­ны оно действовало абсолютно логично. Если бы Хрущёв

вдруг решил запретить вторую часть «Поднятой целины», то на Западе было бы раскручено и объявлено шедевром именно это произведение. Лично меня в ситуации с романом Пастернака занимает поведение его собратьев по перу – советских писателей. Это было поведение библейской толпы, кричавшей: «Распни его!» Полагаю, уже тогда ЦРУ догадалось, что если грамотно «перенастроить» толпу, она точно так же «распнёт» и саму страну под названием СССР. Что и было со временем сделано.

Надежда КОНДАКОВА , поэт:

1. Для меня Борис Пастернак – поэт «донорского типа», поэтому читаю его всю жизнь. Сначала больше любила стихи раннего периода, потом наоборот – позднее творчество, его «неслыханную простоту». Мой учитель в литературе – тончайший поэт Владимир Соколов – тоже родом «из Пастернака».

2. Недавно рассекреченные материалы ЦРУ никак не повлияли на моё отношение ни к Пастернаку, ни к его роману. Мы знаем, что у Бориса Леонидовича на родине был заключён договор на издание «Доктора Живаго», и если бы роман не запретили к печати в СССР – не было бы никакого «искусственного раскручивания» ЦРУ. Между нашими странами шла идеологическая война, и факт «запрета» романа на родине оказался на руку противнику. В этом нет ничего сногсшибательного. А к Нобелевской премии Пастернака я отношусь как к совершенно заслуженной, и хотя сам роман, на мой взгляд, не относится к тем книгам, которые перечитываешь всю жизнь, стихи из романа – для меня вершинное явление поэзии.

Евгений РЕЙН, поэт:

1. Огромное влияние оказал. Я ведь лично знал Пастернака. Бывал у него на даче. Когда мне было двенадцать лет, я прочёл поэму «Высокая болезнь». У нас была роскошная библиотека, принадлежавшая моему отцу, погибшему на войне. И там имелся, среди прочего, однотомник Пастернака 1935 года, который стал моей настольной книгой. Первым поэтом, который меня поразил навсегда, был Пастернак.

2. Я отношусь к этому совершенно равнодушно. «Доктор Живаго» – замечательный роман. А политика – грязная вещь и литературы не должна касаться.

Теги: Борис Пастернак

Мы теряем наше будущее

В № 1-2 "Литературной газеты" мы открыли новую дискуссию, посвящённую проблемам книготорговли. Начала её президент Ассоциации книгораспространителей независимых государств Надежда Михайлова. Материал вызвал широкий резонанс, и сегодня мы публикуем мнение президента торгового дома «Библио-Глобус» Бориса Есенькина.

Я вспоминаю старое доброе время: старую Россию, СССР, как мы относились к книге, к знаниям – источнику формирования личности. Ясно, что за этот, казалось бы, небольшой отрезок времени практически перевернулись понятия «знание», «книга»[?] Зато появились другие: E-book, социальные сети, twitter и т.д. Мы как бы ушли в виртуальные взаимоотношения и очень довольны этим, и чувствуем себя на высоте сегодняшнего положения. Полная свобода в получении различной информации. Но она нас завела в дебри. «Стеклянный экран» сделал из нас зомби. Мы считаем, что, если мы владеем компьютером, мы владеем миром, но на деле теряем самое главное – душевное равновесие. Крах, произошедший в нашем сознании, лишний раз подчёркивает нашу ограниченность в восприятии мира. Мы стали потребителями, а не создателями. Вместо трудного процесса познания нам предлагаются модели скачивания и многое другое в поиске лёгкого чтива. Но, поступая так, мы забываем про наше будущее. И возникают, как всегда, извечные российские вопросы: «Что делать?», «Как быть?» и «Кто виноват?».