Литературная Газета 6531 (№ 43 2015)

Литературная Газета Литературка Газета

Легко сказать: Марианна, ставшая Володиной Музой, возродила его к жизни и вечной поэзии. Но на деле это было очень и очень нелегко, это было подвигом, который никак не состоялся бы у «людей, обделённых любовью» . Этой самой любовью дышат даже её эссе, её телефильмы о Чехове («Всего четыре года», «Посылаю Вам пьесу», «Чайка на занавесе», «Сахалинские страницы»), о Соколове («Однажды я назвал себя поэтом»)… Немало сделано ею для увековечения памяти Володиного дяди – замечательного писателя Михаила Козырева , в связи с чем она заметила: «Соколов, уже переживший первые свои трагедии, был в сорокалетнем возрасте признанным, почитаемым мэтром поэзии. Козырев же в этом возрасте горестно ощутил, по его собственному выражению, «таянье славы» – запреты, зависть, замалчивание. Как говорится, разные судьбы. Но и – удивительная общность, мистические совпадения, «жгучая» лирическая связь. Трепещущая «связующая нить» времён и событий». Марианне удалось каким-то чудом разыскать рукопись

романа Козырева «Девушка из усадьбы», считавшуюся утерянной. Это была настоящая литературная сенсация. «Представляешь, – говорила она, – вот у меня в руках эта книга, завёрнутая в бумагу, в красной обложке!..» Остаётся надеяться, что труды Марианны Евгеньевны окажутся не напрасными и роман, к которому ею уже написано предисловие, будет наконец-то издан.

…Для меня были праздником дни, когда я проведывал Марианну и Володю, особенно в Переделкине. Атмосфера их романтического бытия красочно передана в телефильмах «Мастер и Марианна», «Весна в Лаврушинском» и других. Объектив заглядывает в окно, а в освещённой комнате – чаепитие: за столом ведут неспешную беседу Володя, Нина Петровна (матушка хозяйки дома) и сама Марианна. Не об этом ли мечтал Соколов? Ну вот хотя бы: «Заручиться любовью немногих,/ отвечать перед ними тайком/ в свете сумерек мягких и строгих/ над белеющим черновиком…» Володя был счастлив, хотя его (я видел) преследовал неотвязчивый недуг. Помню тот печальный день, когда они с Марианной пришли на поминки трагически погибшего поэта Бориса Примерова. Жаль, что слова Соколова, произнесённые им тогда, никто не записал. Они были поразительными. А с каким чувством прочитал он строки Примерова: «Я умер вовремя – до света. И ожил вовремя – к утру…» Мне кажется, что Володя уже тогда чувствовал свой уход; в его голосе ощущалось астматическое задыхание, но он до конца дочитал стихи Бориса. Надо было видеть, как Марианна смотрела на своего Володю, вся – тревога, вся – любовь, вся – преданность. Если б не она, если бы не поддержка её добрых друзей, не был бы так быстро открыт музей Владимира Николаевича Соколова при библиотеке в Лефортове, не проводились бы Соколовские чтения в день рождения поэта и в день его памяти, не выходили бы в наше кризисное время его бессмертные книги.

Думая обо всём этом, я написал в честь моей любимой подруги три строфы: «Что в Лаврушинском сейчас? /Как живёшь ты, Марианна? /Снишься мне – и всякий раз/ неожиданно и странно. /В Переделкине твоём/ – всплеск кленовых междометий. /Но идём мы не вдвоём: /рядом с нами некто третий./ С нами он – и там, где Блок./ Пусть невидимый – до срока. /Значит, я не одинок. /Значит, ты не одинока».

Это ей, всё такой же молодой и такой же очаровательной, посвящается тост её Поэта, её Володи:

Прощайте, и дни и часы

Доверчивости и опаски.

Нельзя! Но я выпью росы

За Ваши Анютины глазки.

Война и мир Михаила Малышева

Война и мир Михаила Малышева

Литература / Библиосфера / Поверх барьеров

Замшев Максим

Теги: литературный процесс

В отношениях с внешним миром у России случались разные периоды. В гео­политическом аспекте мы иногда отгораживались занавесом из слишком прочной стали, а порой пытались упасть в объятья, которые нам никто не раскрывал. Отсюда рождались ложные, а подчас и истерические эскапады – или о необходимости полностью исключить все чуждые влияния на Россию, или же, напротив, безраздельно подчинить её якобы более совершенному цивилизованному миру. Во всём этом довольно много сиюминутных политических спекуляций. Не стоит забывать, что в культурном контексте никаких противоречий между славянскими, англосаксонскими, тюркскими или какими-то иными традициями не существует. Есть лишь пропасть между просвещёнными и непросвещёнными индивидуумами, которая, увы, всё ещё велика, и в невежестве мучается немаленькая часть человечества. В связи с этим хочется напомнить о том, что во всей политической кутерьме, при любых режимах и доктринах встречаются люди, которые бережно ткут общемировое культурное покрывало, основывая его узор на взаимопроникновении красоты, на художественном качестве перевода и на целительности разгадывания заветных кодов. Одним из таких людей был Михаил Михайлович Малышев, долгие годы отдавший работе в редакции восточной литературы легендарного «Худлита». Стоит напомнить, что издательство «Художественная литература» в советские времена обладало невиданной мощью, являлось одной из опор государственной политики в области культуры, а выход книги с лейблом ИХЛ был настоящим

пропуском в мир серьёзных литераторов. Михаил Малышев – уникальный человек и специалист. Смело можно утверждать, что те ощущения лёгкой орнаментальности, колоритного юмора и целомудренных страстей, которые испытывали его современники от турецкой литературы, во многом создавались благодаря его трудам…

Турецкий язык стал для него профильным в Институте военных переводчиков, куда он поступил после войны в 1946 году. Тогда за его плечами были военная юность, пять фронтовых лет, контузия и абсолютно мужская биография. Я бы сказал, биография с безупречной статью. Он вырос в семье, где такие понятия, как мужская честь, мужской долг, мужское поведение, являлись не только фигурами речи, а были бесспорным жизнеобразуюшим кодексом. Все мужчины в его семье вставали на защиту Отечества с оружием в руках…

Несколько лет после учёбы он прослужил в Грузии, на границе с Турцией, видя совсем близко ту страну, с которой будет потом связана его гуманитарная карьера. Демобилизовавшись, он отправил свою жизнь на новый круг. Многое изменилось: военная форма уступила место штатскому костюму, вместо ландшафтов военного приграничья вокруг шумела всё полнее и шире вздыхающая после войны наша Белокаменная столица, всегда рядом была большая и дружная семья. Неизменным оставалась одно – идея преданного служения своему делу и полная самоотдача. Дома у Малышевых постепенно на полках появлялись книги, к выходу которых глава семьи имел самое активное касательство. Это многотомные сказки «1001 ночь», роман классика турецкой литературы Решата Нури Гюнтекина «Королёк – птичка певчая», рассказы тюркского экзистенциалиста Саида Фаика, юмористический роман «Король футбола», который написал турецкий сатирик Азиз Несин, сборники стихов Назыма Хикмета и его же чудесная сказка «Влюблённое облако»... С великим турецким поэтом Малышева связывала и тесная личная дружба…

Близкие и друзья всегда восхищались Михаилом Малышевым, подчёркивая его обаяние, выправку, остроумие, благородство поведения, пленительную легконравность. Но только родные знали, что за всем этим жила мятущаяся и трепетная натура, переживающая все мировые беды как свои и стремящаяся оставить не только своим детям, но и всем следующим поколениям высокие заветы добра и красоты, без которых невозможно развитие человеческого общества. Сейчас, когда большинство знают Турцию по неплохим в целом сериалам, необходимо напомнить не только о том, что в этой соседней с нами стране существует великая литература, тончайшее современное кино, развитая живопись, но и о тех, кто отдал массу сил и времени для того, чтобы подлинная турецкая культура стала доступна российским ценителям. Чем больше мы ведаем о взлётах национального духа, тем меньше противоречий будет в мире. И заслуга таких людей, как Михаил Малышев, в решении этой задачи безмерно велика.

«Но если ты сошла на время с неба…»

«Но если ты сошла на время с неба…»

Искусство / Искусство / Событие

Лаврова Людмила

Фото: Олег МЕНЬКОВ

Теги: искусство , музыка , опера

175-летие со дня рождения П.И. Чайковского Башкирский театр оперы и балета отметил премьерой оперы «Орлеанская дева». Она ставится нечасто, тем выше был интерес к спектаклю. Пётр Ильич сам писал либретто к «Орлеанской деве», взяв за основу трагедию Фридриха Шиллера в блистательном переводе Василия Жуковского.

Судьба национальной героини Франции Жанны д’Арк привлекала Чайковского очень давно, ещё в детстве он посвятил ей стихи. Восхищение подвигом этой крестьянской девушки и побудило композитора к созданию оперы. Хотя ещё за несколько месяцев до начала работы над «Орлеанской девой» Чайковский писал, что ему нужен сюжет, где «нет царей, нет маршей, нет ничего составляющего рутинную принадлежность большой оперы». И вдруг – «Орлеанская дева», где и король, и архиепископ, и воины, и рыцари, и придворные, и большие массовые сцены, и развёрнутые ансамбли, а главное – Иоанна (русская транскрипция имени Жанна) с мечом. Чайковскому казалось, что именно такая опера, как «Орлеанская дева», может иметь успех у широкой театральной аудитории. «Я не думаю, – признавался он, – чтобы «Орлеанская дева» была лучшим и наиболее прочувствованным из всех моих писаний, но мне кажется, что это именно та вещь, которая может сделать меня популярным». Вопреки ожиданиям автора популярной и широко исполняемой «Орлеанская дева» не стала, и в этом есть какая-то неразгаданная тайна, ведь она – одна из самых величественных оперных творений П.И. Чайковского, в ней есть всё, что должно привлекать зрителей: затейливый сюжет, в котором и потусторонние силы, и неколебимая вера в себя, и любовь, и интриги, патриотизм и предательство, подвиг, наконец. Ну и разумеется, великолепный текст либретто, потрясающие арии Иоанны, много других музыкальных достоинств. И тем не менее…