Литературное произведение: Теория художественной целостности

Гиршман Михаил

Чтобы ответить на этот вопрос, мы опять-таки должны обратиться к результату этого синтеза – к целостности художественного произведения и осуществляемому в нем претворению жизненного содержания в поэтическое слово.

Одно из наиболее четких определений нового типа лирического целого принадлежит Б. В. Томашевскому: «Лирические переживания его не изолируют те или иные настроения, но дают их в их разнообразном и многостороннем характере. Основой единства является не стилистическое единство, а единство человеческой индивидуальности. Так, разрушив классические перегородки лирических жанров, Пушкин слил воедино их эмоциональное содержание. В основе лирики – не изолированное чувство, а реальный человек» ¹² .

Но что такое «реальный

человек»? Без конкретизации этого понятия в его социально-эстетической содержательности основа принципиально нового художественного целого предстанет лишь в самом общем виде. Реальный человек в смысле индивидуально-личной биографической конкретности? Несомненно, реальность такого рода по-новому и принципиально значима в лирике Пушкина. «Пушкин … многотемен, многопланен. Единство его взгляда на жизнь заложено как бы на большой глубине, – пишет Л. Я. Гинзбург. – Однако лирический мир Пушкина не распался, а поддерживало это внутреннее единство, постоянно напоминая о нем читателю, присутствие в пушкинской поэзии биографически конкретного образа самого Пушкина, к которому отнесено все многообразие стилистических перевоплощений автора» .

Однако столь же несомненны – и об этом также пишут Гинзбург и многие другие исследователи – не только несводимость этой реальности к эмпирической фактографии, но и принципиальная общезначимость, общечеловеческое содержание, которое и преображает реальность эмпирики в «реальную личность». По точному определению Белинского, «общий колорит поэзии Пушкина, и в особенности лирической – внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность». (Вспомним также последующее разъяснение гуманности как «бесконечного уважения к достоинству человека как человека» ¹⁴ .)

Важность именно этого общечеловеческого содержания в том преобразовании искусства слова, которое связано с реалистическим методом и направлением в литературе XIX века (а в русской литературе прежде всего с творчеством Пушкина), справедливо подчеркивается Б. О. Корманом: «Предшествующие реализму литературные направления при всех их различиях сходились на том, что ценность человека нужно как-то мотивировать… Реализм XIX в. от такой ограничительной установки отказался. Для него ценностью первого порядка, основой новой аксиологической системы стал человек как родовое существо. Человек ценен теперь не потому, что его возможности безграничны, не потому, что он дворянин, умеющий с помощью воли подчинить страсти разуму, не потому, что он гордый избранник, презирающий плоский разум и обуреваемый страстями. Он ценен потому, что он человек – по определению… Возвышение действительности, столь существенное для реалистического искусства, имело своей предпосылкой возвышение человека и, как следствие, осознанное приобщение к общечеловеческому опыту. Важным и существенным признавалось теперь общезначимое, и оно выступало не только как категория этическая, но и как основа новой эстетики… Высоким и поэтическим может теперь стать только общезначимое» ¹⁵ .

Но ведь, с другой стороны, актуализация общечеловеческого в индивидуальном и преображение личного в общечеловеческом в самом общем смысле присущи всей подлинной поэзии. П. А. Вяземский не без оснований считал, что «лучшие стихи у всех первейших поэтов именно те, которыми выражены чувства простые, общие по существу своему, но личные по впечатлениям, действовавшим на поэта, и положению, в котором он находился на ту пору» ¹⁶ .

Чем же и как сопрягаются «общее существо» и «личные впечатления» в их единстве и принципиальной нетождественности? В этом главная трудность, в этом же и смысловой центр того нового целого, которое у Томашевского именуется как «реальный человек». Его характеризует третье, скрепляющее выше названные противоположности качество – социальная и национально-историческая определенность. Как показал в ряде своих работ В. Д. Сквозников, у Пушкина «в начале 30-х годов сложилась… устоявшаяся, определившаяся классическая система лирической поэзии, где все личное, частно значимое

безоговорочно становилось национально значимым… Если… Державин лирически воспевал свою эпоху как свою жизнь, то Пушкин, наоборот, уверенно смеет в своей лирике… воссоздавать свою жизнь как национальную историю, как эпоху, как важное умонастроение ее» ¹⁷ .

Индивид и человеческий род скрепляются многоплановыми и разномасштабными «родословными»: от лицейского братства до общества в целом, от отдельного, моего, рода до национальной истории, – и все эти связи переходят в содержание личности, в ее собственные внутренние «пределы». А художественный мир как раз и становится реализацией этой исторически формируемой и по-новому осмысленной полноты содержания личности в единстве и противоречиях ее индивидуальной неповторимости, социальной и национально-исторической определенности и перспектив ее общечеловеческого развития.

Шеллинг определял одну из закономерностей художественного творчества в искусстве нового времени как движение от особенного к общему (в противовес движению от общего к особенному в искусстве древнем) ¹⁸ . Но в пределах жанрового принципа образования художественного мира мы видели движение от особенного к заданному всеобщему, к заданной идеальной целостности «прекрасного мира». Теперь же при сохранении всеобщей сути искусства и его основной цели («Цель искусства – идеал», – решительно настаивает Пушкин) перед нами движение от особенного к заново открываемому в глубинах этого особенного общему и всеобщему, так что идеальная целостность оказывается укорененной в глубинах осмысленного исторического развития действительности. Художественный мир собирает и сосредоточивает это внутренне противоречивое исторически развивающееся целое в личностном единстве, сопрягающем индивида и человеческий род в целостной индивидуальности.

Пушкинское лирическое произведение сочленяет индивидуальную неповторимость и общезначимость переживания в субъективной личностной целостности. И это не заданный жанровый субъект, а по-новому конкретный носитель и выразитель переживания, претворяющий реальность биографии в реальную личность великого национального поэта. "Поздняя лирика Пушкина, – пишет Гинзбург, – сочетание философского, социально-исторического обобщения с конкретизацией, индивидуализацией явлений и духовного мира. Это конкретность личности лирического поэта, конкретность единичной лирической ситуации как аспекта его душевного опыта и, следовательно, индивидуализация слова" ¹⁹.

Новые принципы конкретизации и сопряжения индивидуального и всеобщего определяют и художественную значимость тех ритмических форм, о которых мы говорили вначале. И здесь небывалая индивидуализация ритмических композиций отдельных стихотворений заключает в себе в то же время и глубинную общность ритмического развития. В частности, разнонаправленные типы ритмического движения и ритмические тенденции, сложившиеся в истории русского четырехстопного ямба, переходят в оттенки единого ритма, в котором проявляются полнота и разнообразие лирического мира в целом. Причем разнообразие здесь не ограничивается комбинированием различных ямбических вариаций – вроде бы одна и та же ритмическая форма приобретает новую интонационную конкретность в различных композициях.

Превращение ранее сложившихся разных типов ритмического движения в вариации единого ритмического целого можно отчетливо увидеть в эволюции стихотворных диалогов Пушкина. В «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824) речевые партии героев ритмически отличаются друг от друга. Во всех репликах книгопродавца перед нами или равенство по силе ударности второго и четвертого слогов, или небольшое преобладание акцентов на первой стопе. А в двух из четырех монологов поэта, наоборот, наиболее ударной является вторая стопа, и это накладывает отпечаток на всю эту речевую партию, которая отличается и профилем ударности, и снижением встречаемости стихов третьей ямбической вариации.