Литературные воспоминания
Шрифт:
293
«Рим. 19(31) января 1858.
Я виноват перед вами, как нельзя более, — не отвечал на ваше письмо от 21
декабря и не переписал совсем конченные два письма (№ 2 и 3) для Корша. С
нынешнего дня засел я за эту работу, и через 4 или 5 дней они отправятся к вам.
Мысль, что первое письмо вам понравилось, меня ободряет и развязывает руки. Я
не хочу только откладывать ответ мой на ваше письмо от 8
моего замедления были двоякие: некоторые рассеяния и довольно серьезная и для
меня не совсем привычная работа, о которой я поговорю с вами лично и которая
касается вопроса, занимающего теперь всю Россию [376]. Очень вам благодарен
за доставленные сведения и проч. В ваших письмах наш брат, живущий в
отдалении, щупает пульс своей страны и общества.
Отзыв ваш об «Асе» меня очень радует. Я написал эту маленькую вещь, только что спасшись на берег — пока сушил «ризу влажную мою», а потому я бы
вовсе не удивился, если б моя первая — после долгого перерыва — работа не
удалась. Оказывается, что она вышла изрядная— и я искренно этому радуюсь.
Рассеяния, о которых я упомянул выше, состоят во множестве новых
знакомств. Из них упомяну великую княгиню Елену Павловну, с которой я уже
имел несколько длинных разговоров. Она женщина умная, очень
любопытствующая и умеющая расспрашивать и — не стеснять; на конце каждого
ее слова сидит как бы штопор — и она всё пробки из вас таскает: оно лестно, но
под конец немного утомительно. Сошелся я очень близко с кн. Черкасским
(Владимиром) и его женой; очень они милые, живые люди. Видаю часто князя Д.
Оболенского, г-жу Смирнову... иногда Бакуниных, также Ростовцева, сына
Иакова. Трудно выразить, что это за милый, симпатический, честный и
откровенный человек. Из художников, после Иванова, самый приятный Сорокин
как человек; таланта у него, к сожалению, нет. Изо всех здешних художников
талант есть только у одного Худякова, но сам он... необразован, завистлив и
надут. Молодой живописец Никитин сделал мой акварельный портрет; все
находят его чрезвычайно схожим.
Известия об обеде в Москве и т. д. меня радуют [377] и в то же время
несколько пугают. Я не думаю, чтобы теперь такое время, когда нужно шуметь.
Вы прочтете в «Nord» небольшое письмо, написанное мною в ответ на статью, помещенную об этом обеде; там была несправедливая выходка против
славянофилов — как будто они не желают освобождения крестьян, между тем как
они-то больше всех и хлопотали о нем. Я в этом письме заступаюсь за них с этой
только точки зрения. Я это сделал в угоду Черкасскому, письмо которого не было
бы принято. Впрочем, и мое,
Пушкина (то есть издания) еще нет здесь. Гг. «Современники» также не
выслали свой декабрьский номер. О свадьбе Ол. Алекс. ничего не слыхал. Она в
Ницце, и здоровье ее хорошо. Жаль мне очень бедного Дружинина. Боткин только
на днях получил письмо от него (оно провалялось месяца два на почте) и тотчас
отвечал ему. Наружность Дружинина мне весьма не понравилась уже в Занциге.
Знаете ли, мне почему-то кажется, что у него должен быть diabete sucre (моча с
294
сахаром), весьма быстро изнуряющая и опасная болезнь. Нельзя ли шепнуть об
этом Шипулинскому? «Иногда и слепая свинья набредет на желудь», — гласит
немецкая пословица, и, может быть, моя мысль справедлива.
Погода у нас здесь стоит чрезвычайно ясная и холодная. Говорят, в Венеции
выпал сильный снег, и лагуны замерзли. Боятся, как бы в карнавал не пошли
дожди. Здоровье мое если не хорошо, то по крайней мере удовлетворительно.
Мучений нет, а уж ormalais'a (недомогания (франц.), я и не надеюсь отделаться.
Ждите двух больших пакетов через несколько дней. Да непременно
вышлите сюда «Атеней». Если увидите Д. Колбасина, напомните ему, что я жду
от него ответа на некоторые мои запросы. Пишите мне пока в Рим, poste restante.
Я отсюда окончательно выезжаю только 1(13) марта. Жму вам дружески руку и
остаюсь И. Т.
Р. S. Поклонитесь от меня кн. Вязем. да сходите наконец к графине Ламберт
и попросите ее написать мне свое мнение об «Асе», — нужды нет, выгодное или
невыгодное».
* * *
В 1858 году предпринял и я поездку в Европу, после десятилетнего
безвыездного пребывания в России. Любопытно было узнать новые порядки, воцарившиеся на Западе в течение этого времени. Перемен, и нравственных и
материальных, было много. За исключением Берлина, где строительная горячка
началась только с франко-прусской войны 1870 года, старые города .Европы, как
Париж, Вена, Дрезден, сделались почти неузнаваемы. Стремление к роскоши
существовало и до Второй империи, поддерживаемое громадным торговым
производством и обогащением буржуазии; но с Наполеона III оно забыло все
приличия. Повсюду возникали великолепные, как общественные, так и частные
здания, опрокидывались памятники старины, уничтожались исторические дома и
улицы; по примеру Парижа, каждая столица, каждый значительный пункт
населения (за исключением, повторяем, Берлина, остававшегося до поры-времени