Литературные воспоминания
Шрифт:
годится, фальшив и ложен от А до Z, что я серьезно думаю, не бросить ли его в
огонь? Не смейтесь, пожалуйста, а приходите-ка ко мне часа в три — и я вам
покажу ее написанные замечания, а также передам ее доводы. Она, без всякого
преувеличения, поселила во мне отвращение к моему продукту — и я, без всяких
шуток, только из уважения к вам и веря в ваш вкус, не тот же час уничтожил мою
работу. Приходите-ка, мы потолкуем — и, может быть, и вы убедитесь в
справедливости ее слов.
себя. Я все это пишу не без досады, но безо всякой желчи, ей-богу. жду вас и буду
держать огонь в камине. До свидания. Весь ваш И. Т.» [395].
Огонь в камине оказался не нужен. Через полчаса размышления сообща, автор убедился сам, что непривычка к политическим мотивам в художническом
деле была одна из причин недовольства его критика,— точно так же, как
заявленная критиком невозможность допустить увлечения болгарской идеей на
Руси и особенно в женском сердце породила все те упреки в несообразностях, резкостях и преувеличениях, какие пришлось выслушать от него автору с глазу на
глаз. Графиня Ламберт была женщина чрезвычайно умная и чуткая к красоте
поэзии, но, как большинство развитых русских женщин, не любила, чтобы
искусство искало помощи и содействия политики, философии, чего-либо
постороннего, хотя бы даже науки вообще. «Накануне» было, таким образом, спасено и явилось в свое время и на назначенном ему месте. В течение недолгого
нашего разговора с автором мне все казалось, что уничтожения романа не желал и
он сам, что он обратился к постороннему человеку с целию иметь третье, не
заинтересованное в деле лицо, на которое можно бы было при случае сослаться.
С появлением «Накануне» начались для Тургенева серьезные неприятности
и прежде всего формальный разрыв с издателями Современника». Полемика, возникшая позднее по поводу разрыва, преувеличила его размеры в такой
степени, какой он сначала вовсе не имел. Несомненно, что Некрасов желал иметь
повесть в своем журнале по многим причинам и прежде всего по ее либеральному
содержанию, а затем и потому, что вторичное появление Тургенева в
«Современнике» и на таком близком расстоянии (1859—1860 г.) укрепило бы в
публике мнение о его намерении принадлежать этому изданию преимущественно
перед другими. Уговоры и обольщения, пущенные в ход Некрасовым для этой
цели, не имели влияния — Тургенев оставался непреклонен. Однажды утром
Некрасов явился к автору с денежными предложениями; Тургенев и в этот раз
отринул предложение, прибавив, что повесть уже обещана другому и он сам не
имел более на нее никаких прав [396]. Через несколько дней он присоединил к
отказу новое огорчение, потребовав в конторе «Современника» полного
за все старое время. Надо заметить, что с года основания журнала (с 1847 года), и
даже прежде, существовали между ними счеты дружеского характера, которые
потом возросли и запутались до того, что Тургенев уже и не знал, под бременем
какого долга он состоит у Некрасова или у журнала. В течение 12—13 лет он брал
304
у них деньги, выплачивая то своими сочинениями, то наличными суммами и не
справляясь о равновесии уплат с займами. Можно думать, что это неведение
коммерческой стороны дела под конец ему надоело. Другая сторона не
торопилась исполнить его просьбу, может быть, и потому, что понимала выгоду, какую имеет всякий кредитор держать в некоторого рода зависимости своего
должника. Но это уже был не старый Тургенев, которого все знали и который
легко мог поддаться на всякую ловушку, а другой, гораздо более настойчивый и
твердый. Так как он, видимо, не хотел более возвратиться к домашнему, безотчетному ведению своего литературного бюджета, то счет был представлен.
Безропотное, покорное очищение его сделалось именно сигналом полного
разрыва между старыми друзьями — Тургеневым и Некрасовым.
Справедливость наших слов о том, что не разность мнений была первой
причиной разрыва с «Современником», а отказ Тургенева отдать в журнал новую
свою повесть и прекратить вообще свои вклады в него, подтверждается и словами
самого Тургенева. Я получил от него из села Спасского от 23 октября 1859 года
письмо, из которого предлагаю здесь следующие выдержки:
«Теперь несколько объяснений:
1) Конченная повесть (название ей по секрету «Накануне») будет помещена
в «Русском вестнике» и нигде иначе. Это несомненно — und damit Punctum (и на
этом точка (нем.).
2) «Библиотека для чтения» знает, что у меня повести готовой нет, но что я
постараюсь и надеюсь написать хоть небольшую вещь для нее.
3) Во время проезда через Петербург Некрасов явился ко мне и, сказав, что
знает, что моя повесть будет в «Русском вестнике», просил хоть чего-нибудь и
позволения напечатать, что я им дам что-нибудь — новое какое-нибудь
произведение. К этому он прибавил местоимение: свое, и вышло, что я им даю
свое новое произведение. Но кроме этих трех слов они от меня ничего не получат.
Кажется, довольно объяснений. Перехожу к другому. Рад я очень
утверждению литературного фонда и очень бы желал быть в Петербурге к 8
ноября, но у меня та же самая болезнь, как в прошлом году; я нем, как рыба, и
кашляю, как овца. В прошлом году эта штука продолжалась 6 недель, а здесь и