Литературные воспоминания
Шрифт:
столкновений с крестьянами, он убеждается, что крестьянство мечтает о новой,
«полной воле», а потому и царские «Положения» означают не социальный «мир», а начало «войны, борьбы и столкновения» между помещиками и крестьянами.
Имея в виду предоставленное помещикам право полюбовно решать с крестьянами
вопросы о размежевании н выкупных платежах, Анненков писал в том же письме
13
к Дружинину из Чирькова от 12 июля 1861 года: «Добровольное соглашение так
же
рабски следовать за буквой положения, что я и сделаю с облегчениями, какие
будут возможны, и тотчас же покину этот взволнованный, далеко не умиренный и
тайно озлобленный край».
В годы контрнаступления реакции, организованного царскими властями
вскоре же после объявления «воли», Анненков, хотя и с разного рода оговорками, оказался, вкупе с другими либералами, «в разношерстном стаде Каткова»
(Герцен).
В 1861 году он фактически и навсегда порывает с Герценом и Огаревым. В
1862 году на страницах катковского «Русского вестника» появляется
заключительная часть его памфлета «Февраль и март в Париже, 1848 г.». И
вступление к памфлету и само повествование об «умственной анархии», якобы
пережитой Францией в 1848 году, имеют целью предупредить русское общество
от повторения подобных «случайных» событий. В этом же году в «Современной
летописи», на страницах которой М. Катков с разрешения властей начинает
печатать клеветнические измышления о Герцене и Огареве, появляется статья
Анненкова «Письмо из Киева», проникнутая шовинистическими настроениями.
В 1863 году, в связи с выступлением Герцена и Огарева в поддер-жку
польского восстания, «трезвый» Анненков уже прямо и откровенно обвиняет
былых друзей в отсутствии политического чутья. «А что за год мы прожили?—
писал Герцен своей приятельнице М. К. Рейхель 28 августа 1864 года,— Даже
Павел Анненков и тот лягнул в письме».
В дальнейшем Анненков даже и теоретически пытался обосновать свой
отход вправо. По его мнению, крестьянская и судебная реформы шестидесятых
годов являются якобы столь крупными и радикальными социальными
переворотами «мирного» характера во всем строе русской жизни, что они в корне
исключают историческую потребность в революционной деятельности на русской
почве. Пореформенной России нужны, дескать, не Герцены, не Чернышевские и
даже не Базаровы, а «трезвые» деятели легальной и мирной будничной работы
вроде Калиновича из «Тысячи душ» Писемского или тургеневского Потугина из
«Дыма».
Сплошь и рядом эта реакционная концепция приводила Анненкова к
вопиющей неправде
замалчиванию сильных, наиболее ценных сторон того или иного произведения.
Например, в статье «Русская беллетристика и г-н Щедрин» (1863)
Анненков, хотя и неглубоко, но все же положительно оценивая сатиру Щедрина, вместе с тем недоумевал, почему писатель «снова возвращается к упраздненному
крепостному праву». По мнению Анненкова, крепостничество—«отошедший» в
прошлое порядок. По мнению же Щедрина, реформа 1861 года почистила лишь
фасад Российской империи, а крепостничество осталось в своих основах и
пропитывает собою всю пореформенную русскую жизнь. И последующее
развитие показало, насколько был прозорлив демократ Щедрин и как глубоко
заблуждался либерал-постепеновец Анненков, сторонник «дельного мыслящего
консерватизма» во всем, начиная с политики и кончая эстетикой.
14
Анненков превозносит как произведение «замечательное» и «очень
талантливое» реакционный пасквиль Писемского на «нигилистов» и
«герценистов» — его роман «Взбаламученное море», остроумно названный
Герценом «взболтанной помойной ямой». Анненкова вполне устраивает грубо
намалеванная в этом романе «картина всеобщей игры орудиями протеста при
неимении истинного его содержания», и критик-эстет упрекает Писемского лишь
за «художническую неслаженность» произведения.
С середины шестидесятых годов Анненков подолгу живет с семьей за
границей, а в дальнейшем обосновывается там на постоянное жительство, лишь
наезжая в Россию. С отъездом за границу обрывается и его активная критическая
деятельность.
Последние статьи Анненкова о произведениях текущей литературы, такие, как «Современная история в романе И. С. Тургенева «Дым» (1867) или «Война и
мир». Роман гр. Л. Н. Толстого. Исторические и эстетические вопросы» (1868), по-прежнему обнаруживают хороший художественный вкус и эстетическую
чуткость их автора. Но когда речь заходит о соотношении изображенного с
реальной жизнью России, о значении произведения в идейной жизни эпохи, у
Анненкова будто исчезают на это время тонкий вкус и природный ум, живая
мысль уступает место голой буржуазно-постепеновской тенденции.
Живя за границей, Анненков по-прежнему в курсе всех дел и событий
русской жизни. Участие в издании «Вестника Европы» и общение на этой почве с
Пыпиным и Стасюлевичем, дружба с Тургеневым, приятельские отношения с
Щедриным, Писемским, деятельная переписка с множеством русских