Литературный призрак
Шрифт:
Его последнее пыхтенье — и тишина, в которой запел черный дрозд. Я лежала с открытыми глазами — они не закрывались. А его не открывались. Я мысленно ощупывала свое тело, пытаясь понять, где болит сильнее. Казалось, он порвал меня всю, снаружи и внутри. Я насчитала семь мест на теле, где он впивался клыками в мою кожу и кусал. Вонзал ногти мне в шею, расцарапывал лицо, сворачивал набок голову. Я не издала ни звука. Зато он стонал за двоих. Ему было больно?
Наконец я почувствовала, что он съежился внутри меня. Потом зашевелился, поковырял в носу. Когда он отвалился, что-то вытекло из меня и потекло по бедрам.
— М-да, на богиню красоты не похожа, верно?
Он оделся, поставил ногу мне на живот и глядел с высоты. В глазах потемнело, я плохо различала его лицо. На мою переносицу шлепнулся большой плевок.
— Тьфу, ободранный кролик.
Паучок между балками все плел и плел свою паутину.
— Господин насекомое! — донеслось, когда он спустился по скрипучей лестнице. — С тебя причитается. За то, что я объездил твою кобылку.
Взрыв смеха в ответ.
Будь я мужчиной, догнала бы его и вонзила в спину кинжал. Как только гости отбыли, отец, не сказав мне ни слова, отправился продавать чайники.
Из сумрака возникла старая женщина — она медленно поднялась по лестнице ко мне в комнату. Я лежала и размышляла, как защититься, если на обратном пути Сын Военачальника опять остановится у нас.
— Не бойся, — сказала старушка. — Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.
Я догадалась, что она — призрак, потому что ее губы шевелились беззвучно, и лишь когда они сомкнулись, я услышала слова. И еще потому, что свет от лампы проходил через нее насквозь и у нее не было ног. Я поняла, что она добрый дух, потому что она присела на сундук в изголовье моей кровати и запела колыбельную про кота, который плывет на лодочке по реке.
Через десять, а может, через двадцать дней вернулся отец — без гроша. Я спросила его, где же деньги, а он ответил, чтоб не совалась, а то высечет. Зимовали мы в деревне вместе с моими двоюродными сестрами, и они рассказали, как было дело. Отец отправился в Лэшань и там потратил половину моего выкупа на опиум и бордели. На вторую половину купил еле живую лошаденку, которая издохла по дороге.
Я была наверху, когда до меня донеслись голоса. Как парень с девушкой подошли, я не видела. Я их услышала, когда они были уже возле Дерева. Сквозь щель в стене я немного подглядела за ними. Ее лицо было сильно раскрашено, как у дочери торговца или у продажной женщины. Грудь очень пышная. У юноши на лице такое выражение, какое бывает у мужчин, когда они сильно хотят чего-нибудь. И девушку не сопровождала никакая пожилая родственница! Она отвела руки за спину и прислонилась к Дереву там, где его ствол так красиво изгибается, как девичья фигура. Там еще каждую весну цветут фиалки, но этого она не могла видеть.
Юноша тяжело дышал.
— Клянусь, я буду любить тебя всю жизнь! Правда!
Он положил руки ей на бедра, но она сбросила их.
— Ты обещал мне радиоприемник. Где он? Давай!
Голос у девушки капризный и властный.
— Я готов отдать тебе жизнь!
— Принес свой приемник или нет? Такой маленький, серебристый, ловит Гонконг?
Я спустилась во двор. Лестница скрипела, но они были так поглощены каждый своим интересом, что заметили меня, только когда я подошла к курятнику.
— Не
Они отпрянули друг от друга. У парня уши покраснели, как помидор. Она, наверное, благодарна мне за то, что я спасла ее честь. Нет, не похоже. На лице ни малейшего смущения, руки сложены, ноги расставлены широко, как у мужчины.
— Да, чаю.
Они подошли к чайному домику. Девушка села нога на ногу, достала из сумочки зеркальце и губную помаду. Он сел напротив и уставился на нее, как пес на луну.
— Приемник, — требует она.
Он достал из своей сумки блестящую коробочку и вытянул из нее длинный прутик. Девушка взяла, прикоснулась к коробочке пальцем, и откуда ни возьмись в комнату ворвались женский голос, южный ветерок, слова любви, музыка.
— Откуда она поет?
Девушка соизволила заметить меня.
— Это последний хит из Макао. А ты уже слышал его? — обратилась она к спутнику.
— А то нет, — мрачно ответил он.
Все-таки есть на свете вещи, которых я никогда не пойму.
Отец орет на меня так, что куры переполошились.
— Ах ты, грязная шлюха! Идиотка! И это после всего, что я сделал для тебя! Всем для тебя пожертвовал! А ты вот как отблагодарила меня! Если б ты родила мальчика, Сын Военачальника озолотил бы нас! Озолотил! Мы жили бы у него во дворце! Я был бы важной шишкой! Слуги со всех сторон! Подносят заморские фрукты! А ты! Кто ж захочет признать такое непотребство?
И он ткнул пальцем между ножек моего ребеночка. Дочка заплакала. Всего пять минут от роду, и вот уже первый урок.
— Ты продалась за паршивый горшок! Угробила все мои надежды выдать тебя удачно замуж!
Одна из тетушек выводит его из комнаты.
Дерево заглядывает в окно и улыбается мне.
— Правда, она красавица? — спрашиваю я.
На личике моей девочки затрепетали зеленые тени от листьев — Дерево кивает.
Спустя несколько дней все было решено. Мою дочь возьмут на воспитание родственники, которые живут в долине, на расстоянии трех дней верхом. У них богатое хозяйство, много земли, для них еще один рот не обуза. Дядюшка сказал — дальнее расстояние покроет позор, который я навлекла на семью. Хотя честь мне, конечно, ничто не вернет. Может, через несколько лет какой-нибудь старый вдовец и согласится взять меня в жены вместо сиделки. Если только мне повезет.
Я тогда же решила, что постараюсь обойти такое везенье стороной.
Мои дядюшки порешили, что японцы никогда не заберутся ни вглубь, до Янцзы, ни вверх, в горы. Каждый знает, что японскому солдату нужно куда больше кислорода, чем обычному человеку, поэтому они никогда не одолеют Святой горы. И значит, война нас не коснется. Многих местных парней призвал Военачальник, и их послали воевать на стороне какого-то союза, но за пределами долины. В далеком, может, и вовсе несуществующем мире, в краях со странными названиями — Маньчжурия, Монголия и еще как-то.
Ни черта мои дядюшки не смыслят. Однажды мне приснилась пещера, а в ней — глиняный кувшин с рисом. Я спросила монаха, что значит мой сон, и он ответил — это знак от Учителя нашего, Будды.
Когда на Святой горе дует ветер, он приносит звуки издалека, а ближние звуки уносит вдаль. Чайный домик скрипит от старости — ленивый отец ни разу в жизни не взял в руки молотка, чтобы его подправить, и Дерево тоже скрипит. Так и вышло, что мы ничего не слышали, пока не раздался стук в окна.