Литературный призрак
Шрифт:
— Насколько я помню, сэр Денхольм, вы сказали: «Нам потребуются чутье и дерзость при разработке новых стратегий».
— Вот именно! Чутье! И дерзость! Вы понимаете? Чутье! И дерзость!При разработке новых стратегий!Ситуация в Лондоне или там в Нью-Йорке всем ясна и понятна. Игровые поля размечены, ворота установлены. Но Азия — это последний неосвоенный рубеж. Разбойники-коррупционеры засели на китайских холмах, и грабят, и грабят. Законность? Забудьте про нее! Все куплены. Все до последнего человечка. Если мы хотим добиться успеха в Азии, мы должны играть по их правилам, но играть лучше! Мы должны быть оригинальнее
— На сто процентов, сэр Денхольм!
О чем толкует старый хрен?
— Я хочу добавить в ваш гонконгский портфель специальный счет. Для моего партнера. Это один парень из России, живет в Петербурге. Да вы с ним обязательно познакомитесь. Он скоро приедет. Отличный парень. Его зовут Андрей Грегорский. Из сильных мира сего. Он оказал нам несколько очень важных услуг.
Д. К. наклонился, стряхнул пепел с сигары в пепельницу причудливой формы, инкрустированную лотосами и орхидеями из янтаря и нефрита.
— Он попросил меня открыть счет для его операций с нашим гонконгским филиалом. Я хочу поручить этот счет вам.
— Что я должен делать?
— То, что он скажет. Перечислять деньги. Сколько скажет, куда скажет, когда скажет. Детские игрушки для профессионала с вашим опытом.
Дошли наконец до сути.
— Думаю, что справлюсь, мистер Кавендиш.
— Соблюдайте строжайшую конфиденциальность. Только вы, я, Джим да мой дед с этого портрета. Понимаете?
Еще бы, прекрасно понимаю. Старый хрен хочет, чтобы я нарушил закон.
— И еще один вопрос имеет значение. Собственно, только он один и имеет значение.
На кончике носа у него угри — руки чешутся выдавить.
— Кишка — у — вас — не — тонка? — Сигарой Д. К. будто подталкивал каждое слово мне навстречу.
Я же юрист по финансовым вопросам. Я каждый день нарушаю закон.
— Кишка вроде крепкая, сэр Денхольм. В штаны пока не клал.
Д. К. помолчал, обдумывая мой ответ. Затем разразился хохотом. Он хохотал, широко разевая рот, брызгая слюной, капли долетали до моего лба. Джим Херш улыбался — ну прямо менеджер, позирующий для фотографии в местной газетке. И я улыбался тоже.
Не знаю, как далеко в историю имеет смысл углубляться.
Вот такие факты, например. Английские торговцы наркотиками прибрали к рукам Гонконг в 1840-е годы. Нам нужны были китайские пряности, шелк, фарфор. А китайцам не нужны были наши ткани, инструменты и селедка. Не пользовались они спросом, хоть ты тресни. И тогда англичане решили создать спрос: они стали приучать население к опиуму — наркотику, который китайское правительство объявило вне закона. Китайцы, естественно, взбунтовались против этого правительства. Мы тут как тут, вышвырнули его к чертовой бабушке и посадили в Пекине новое, марионеточное. Которое в парках повесило таблички: «Собакам и китайцам вход воспрещен». А эту часть страны мы оккупировали и превратили в торговую базу. Свинское поведение, если вдуматься. И ихже теперь обвиняем в ксенофобии. Представьте на минутку, что колумбийская мафия в начале двадцать первого века вторгается в Вашингтон и заставляет Белый дом легализовать героин. И успокаивает при этом: «Не волнуйтесь, ребята, уже уходим. Пока то да се, окопаемся во Флориде, не возражаете? Премного вам благодарны». Гонконг превратился в торговый плацдарм самого большого и населенного континента на планете. Вследствие чего у нечистых на руку юристов по финансовым вопросам разыгрался зверский аппетит.
А
Тут я, и тут я, и там я, и там я, и здесь.
Ничего удивительного, что я вконец увяз. Я распределил свое возможное будущее по нескольким счетам, и вот на всех по нулям.
Глубокие мысли для мелкого продажного юриста.
Я утыкаюсь лбом в асфальт, он мягкий, словно щечка спящего ребенка. Подтягиваю ноги к животу, как эмбрион в утробе. Вокруг меня жидкая оболочка, а в ней плещутся какие-то голоса. Что со мной происходит, черт возьми?
Понял! Вот что мне предстоит сегодня сделать!
Умереть.
Веселенькое дельце!
Подумать только.
Мне тридцать один — и нате вам, умираю к чертовой матери.
Аврил дико разозлится. А когда узнает Д. К. — мне придется распрощаться с шестизначной премией за хорошее поведение. Как отнесется к этому Кати? Вот в чем суть. А папа?
Веселенькое дельце…
Онапроходит сквозь стену из ног и торсов. Смотрит на меня сверху вниз и улыбается. Глаза у неемои, а фигурка — точь-в-точь как у горничной, только в миниатюре. Онапротягивает мне руку, и мы вместе идем мимо зевак — они чем-то потрясены, возбужденно размахивают руками, но жвачку жуют не переставая. Интересно, что произвело на них такое впечатление?
Не разнимая рук, мы поднимаемся шаг за шагом навстречу Большому Сияющему Будде, все выше и выше, сияние ярче и ярче, и нас подхватывает слепящая метель…
Святая гора
Вверх, все выше и выше. Или вниз.
На Святой горе нет других направлений. Все эти ваши «лево-право», «север-юг», «запад-восток» оставьте в долине. Здесь не пригодятся. Сделаешь десять тысяч шагов — поднимешься на вершину.
Теперь у нас есть и дорога. Видала я ее. Автобусы, грузовики едут вверх-вниз. Важные толстые люди добираются от Чэнду, а то и еще дальше, в собственных автомобилях. Да, я сама видела. Гарь, гуд, шум, бензин. А то еще ездят в такси, развалятся на заднем сиденье, как индюки. Разве они не заслуживают, чтоб их обмишурили? Кто ж совершает паломничество на колесах? Даже Будда за таких паломников не даст и совка куриного помета. Откуда я знаю? Он Сам мне сказал.
На Святой горе прошлое рано или поздно смыкается с будущим. В долине про это забыли, но мы-то, горные жители, живем на молитвенном колесе времени.
Вот девочка. Это я. Развешиваю мокрое белье на веревке, которую натянула между форточкой и Деревом. Вот он, наш чайный домик, воры обходят его стороной, а Дерево предупреждает обезьян, чтобы не таскали у нас вещи. Я тихонько напеваю. Весна. Туман на склонах густой и теплый. От белых клубов отделяется какая-то процессия и решительно направляется к нам.
В процессии десять человек. У первого в руках знамя, у второго — что-то вроде лютни, я таких раньше не видела, у третьего — ружье. Четвертый по виду лакей. Пятый одет в шелковые одежды цвета солнца на закате. Шестой в военной форме. Остальные четверо — носильщики с багажом.
Я бегу позвать отца. Он за домом сажает сладкий картофель. Куры подняли переполох, совсем как мои старые тетушки в деревне. Когда я возвращаюсь с отцом, путники уже поравнялись с чайным домиком.
У отца глаза лезут на лоб. Он рухнул на колени, меня тоже дернул вниз, в грязь рядом с собой.