Литературный журнал "КЛЯП"
Шрифт:
Пошли к черту со своим пособием. Переживу.
В половине второго стою на автобусной остановке. По тротуару текут черные потоки воды с лиловыми бензиновыми пятнами. Они теряются в грязной снежной каше. Сапоги моментально промокают насквозь. Залезаю в автобус, сажусь и сразу засыпаю. Сорок минут мои.
Половина третьего.
Во дворе диспансера стоит «Жигуленок», семерка. Это служебный автомобиль. За рулем шофер Коля.
– Коля, привет. Ты сегодня после пяти никого не везешь?
– Здравствуй, Наташ. Да вроде свободен.
– Слушай, у меня с той недели три вызова
– Договорились.
Врачей много, вызовов тоже, а автомобиль один. Кому из нас повезет первому, тот и едет.
В диспансере около кабинета уже очередь. Человек пятнадцать.
Моя медсестра на месте. Вызывает пациентов. Входит сын больной, которую я пять лет назад прооперировала.
– Здравствуйте, Наталья Александровна. Мама передает вам привет. Мы же с вами теперь почти родственники! Вот, она пирожков напекла. Возьмите. Ей лекарства опять выписать нужно.
– Вадим, дорогой, нам теперь не разрешают выписывать эти препараты. Есть утвержденный список. Но я попробую. Сейчас схожу к заведующей.
Выхожу из кабинета и отправляюсь к начальнице. Очередь провожает меня глазами. Слышен шепот: «Ну вот, опять ждать будем два часа…» Делаю вид, что не слышу.
Заведующая начинает читать мне нотацию: мол, часто обращаюсь, страховой компании это не нравится, дождусь выговора. И она дождется. Но подписывает, восклицая: «Это в последний раз!» И на том спасибо.
Возвращаюсь на прием. В кабинет входит молодая женщина. Небольшого роста, замечательная фигура. Лицо с тонкими чертами в оправе медных вьющихся волос. Глаза большие, зеленые. Кожа бледная с мелкими веснушками, как у всех рыжих.
– Вы по направлению из района?
– Нет, я сама пришла.
– Тогда заводим карточку.
Медсестра записывает анкетные данные пациентки, адрес.
– Кем работаете?
– Я актриса. Работаю в театре.
Женщина реагирует очень живо. Каждое моё слово, интонация моментально находят отражение на ее лице целым спектром эмоций. Наверное, это профессиональная особенность.
– На что жалуетесь?
– Вот тут и тут больно.
Прошу раздеться до пояса. Ощупываю. Есть.
– Сейчас мы вам выпишем несколько направлений. Не затягивайте. Как только все сделаете – сразу к нам.
Она смотрит на меня несчастными глазами, зябко передергивает плечами и, не прощаясь, выходит из кабинета.
– Следующий!
Очередь снаружи постепенно тает. Наконец в коридоре пусто.
Сколько на часах? Пора на вызовы.
Автомобиль во дворе коротко сигналит три раза, поторапливая меня. Голова немного кружится. Днем поесть так и не удалось. Теперь уж после работы поужинаю.
– Ну, что, Наташа, прокатимся с ветерком? – и шофер Коля приветливо распахивает дверцу машины.
Я не разделяю его радостного настроения. Вызовы на дом - это самое тяжелое в моей работе. Вызывают обычно к тем пациентам, которые сами уже не в состоянии добраться до диспансера.
Едем. Первый вызов недалеко. Лифта нет. Поднимаюсь пешком на пятый этаж.
Звоню. Дверь открывает худая женщина среднего возраста: лицо изможденное, большие синие круги под глазами.
– Как у вас дела?
– Наркотики почти не помогают, он очень мучается.
Прохожу в дальнюю комнату. На кровати лежит истощенный мужчина. Слабо улыбается, увидев меня.
– Здравствуйте, доктор.
– Добрый вечер, Иван Васильевич.
Иван Васильевич бывший начальник районного отделения милиции.
Я хорошо знаю этого больного. Его прооперировали в нашей больнице три месяца назад. Пытались облегчить состояние. К сожалению, было уже поздно.
Его мужеству и внешнему спокойствию поражаются все. За все время ни одного стона, ни одной жалобы, несмотря на адские боли.
Разговариваю на общие темы с больным, с его женой, выписываю новую порцию бесполезных наркотиков и с чувством невыполненного долга покидаю квартиру.
Едем дальше.
Шофер очень любит поболтать. Он рассказывает анекдоты, предается воспоминаниям, обсуждает все, что встречается на пути.
Останавливаемся на светофоре. По «зебре» торопятся, бегут пешеходы.
– Вот, смотри: идет парочка жидовок, - Коля презрительно указывает рукой на переход.
Действительно, по «зебре» двигаются, неловко перешагивая черную слякоть на белых полосах, две похожие друг на друга старухи, вероятно – родственницы. На обеих сильно потертые черные кроличьи шубы фасона середины прошлого века, зимние ботинки на толстой подошве и темные шали. Лица птичьи, с мелкими чертами и характерными носами.
– Знаешь, а я тоже, типа, жидовка.
Шофер отвлекается от дороги, разворачивается всем корпусом ко мне и начинает пристально рассматривать. Тут зеленеет глаз светофора. «Бывает, » - цедит с досадой Коля и резко газует.
Следующий вызов к семейной паре от районного терапевта.
Автомобиль останавливается перед облупленной «хрущобой». Долго нажимаю на кнопку звонка, прежде чем за дверью с клочьями желтой ваты, торчащими из рваной обивки, женский дребезжащий голос кричит : « Кто?» Объясняю, кто я и зачем пришла. Слышу какую-то возню и шепот. Наконец открывают. Вхожу . Передо мной стоит маленькая старушка с лицом, как засушенное яблочко, завалявшееся с прошлого года на чердаке. На ней засаленый неопределенного цвета длинный байковый халат. В квартире очень душно, пахнет погребом, прокисшими щами и мочой.
Старушка ведет меня в комнату. Там, на разобранной постели сидит такой же, как она, маленький старик в зеленой форменной военной рубашке и тренировочных трико. Во всех углах какие-то тюки, покрытые грязными простынями. Окно занавешено рваной тряпкой. Сажусь на колченогий стул у постели, задаю стандартные вопросы и начинаю осмотр пациентов. Очень скоро выясняется, что заболеваний, касающихся моего профиля, у стариков нет. И вообще они довольно сохранные для своего преклонного возраста.
– Дочка, нам бы в больницу, – заискивающе говорит старушка, заглядывая мне в глаза.