Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

Автор неизвестен

По этому запаху я понял, что пришли стихи.

Глупо... До смешного глупо... Чтобы вот так ... с таким запахом отождествлять свое озарение. Но так было. Рождение новой строки вызывало у меня безграничный восторг, который пробивался капельками пота через мельчайшие поры моего тела и заставлял его благоухать. Именно благоухать. Потому как этот терпкий запах ассоциировался у меня с торжеством, триумфом. С победой. Я вдыхал его полной грудью, Вдыхал с любовью. С исступлением. Стараясь попробовать на кончике языка его приторно-карамельный аромат. Чтобы продлить блаженство, упиваясь своим гением... Я пристрастился

к нему. Я нуждался в нем. Я был покорен им. Очарован... Ибо именно в эти моменты (пусть лишь в короткие мгновения) я ощущал праздник. Праздник внутри себя. Не во вне, а внутри. Праздник, который в редкие минуты сменял унылую монотонность пресных, как осенний дождь, дней.

За эйфорией наступала смерть. Поэтический траур. Действительность ... отрезвляющая ... загоняла меня в депрессию, загоняла в дальний угол моего внутреннего мира, и я сидел там забитый, потрепанный, созерцая таяние волшебства рожденных стихов. Сидел бездомным сиротливым щенком и ронял слезы, оплакивая увядающую красоту строк, которые теперь мне казались простыми, обычными, слабыми зарницами великолепных мыслей, уже сотворенными задолго до моего рождения.

Я проклинал себя. Терзал. Но всегда находил упокоение, вспоминая тот запах, который приносил мне чудо, который давал мне почувствовать себя творцом, по-дружески предлагая примерить корону гениальности, ощутить ту радость и ту тяжесть, которые несет в себе эта ноша.

– - Экш, это ты сочинил?
– - тихо, с кошачьей нежностью в голосе спросила Мила.

– - Я.

– - Очень красиво, -- так же мягко и тепло.

Андрюша ухмыльнулся под стол.

Наверно он не верит. Или еще хуже -- ему все равно.

Мне стыдно за себя. Я залпом выпиваю вино и сажусь, чувствуя как кожу горячит румянец. Немножко больно, но гораздо легче. Я исполнил свою повинность. Руки дрожат, и чтобы как-то успокоится я занимая их работой. Немножко салата, пара ломтиков колбасы, сыр. В пустой стакан наливаю вина.

– - Что-то ты круто начинаешь, Экш. Чует мое сердце, что будешь ты сегодня проверять акустику в унитазе.

Смех. Обстановка разрядилась. Шарик с водой лопнул. Хорошо, когда все в дураках!

– - Ладно уж, Андрюша, -- заступилась за меня Мила.
– Вспомни лучше своих раков.

Андрюша вспомнил. И недовольно хмыкнул. Но без тени стыда.

На одной из таких вечеринок он сильно переиграл со спиртным. Да так сильно, что помимо еды, которая хлестала из него бурным потоком, он подарил раковине еще и свой рассудок. Правда не надолго. Но достаточно, чтобы запереться в санузле, включить душ, залезть в ванную, не снимая одежду, и кричать на любой вопрос: "Раки! Кругом раки!"

Дальше пошло, поехало. Всем почувствовали хмельную легкость и наслаждались этим. Вовик встал и произнес:

– - Я не я, но у Омарыча есть две сучки. Пока они грызут тапочки, а когда вырастут, то станут бульдогами.

– - Да ну-у-у?
– - передразнил его Андрюша и тут же схлопотал по шее.

– - Я те сказал? Значит так оно и есть!

Затем вино. Много вина. Улыбки стали шире. Уже можно разглядеть пломбы, которые едва держатся от смеха. Кто-то уронил стакан. В глаза ударил табачный дым.

– - Ой, мамочки! Я юбку измазала.

– - Хорошо не трусы.

– - Андрюша, я сейчас обижусь!

Визг стула.

Тени мелькают на периферии зрения. За стол садятся. И выходят из-за стола.

– - Экш! Пойдем курить!

– - Не хочу.

– - Да ладно тебе, пойдем!

Я встаю и иду за Андрюшей на кухню. Он худой как собачья кость. Ребра видны сквозь рубашку. Голова маленькая. С два кулака.

Казалось бы, невзрачный паренек. Сразу и не приметишь. Но с удивительным талантом -- способен заставить понравиться. Непроизвольный гипноз. Завораживает чем-то, заставляет доверять каждому его слову. Вызывает на откровение. Околдовывает тебя, впитывается в тебя, заставляет ворошить память и чувства. Свои. Чужие. К себе. К другим. Подобен вампиру. Но безобидному.

Вот и сейчас. Курим и болтаем с ним. С другим, может быть, и не о чем было бы говорить. Но только и не с ним. У него всегда есть тема, которая увлечет тебя, которая заставит тебя быть внимательным собеседником. Разговор сам по себе может быть и неинтересен, но словами Андрюши он преображается, становится иным... Это всегда ему удается... А еще он очень чуток...

Не в моих силах описать эту его особенность. В этом кроется нечто нежное, хрупкое, подобное воздушному кружеву, выполненному из паутины плавленой сахарной нити. Дотронешься рукой -сломаешь. И я не трогаю. Боюсь. И потому ограничусь лишь одним словом, но наиболее точно описывающее свойство, так присущее ему. Это слово -- Душа... Поэтому и имя его созвучно натуре... Андрюша... Душа... Андрюша...

Курим. Разговариваем. Смеемся. Тлеющий табак упирается в фильтр -- гасим сигареты. Он уходит. Плечи опущены. Спина сгорблена. Я остаюсь на кухне. Прикрывая дверь.

Облокачиваюсь спиной на стену. Холодная. Поворачиваюсь. Это не стена, а окно. За ним дождь. Смотрю вниз. Там люди. Как муравьи, но ленивые и с зонтиками. Огни в коммерческих ларьках. Белые шапки цветов. И в такую погоду!.. Люди суетятся, ходят далеко внизу, копошатся. Пытаюсь понять их возню. И курю. Курю. Курю. И моросит дождь. Свет на шершавом асфальте. Сейчас бы раздавить их всех ногой. Всех. И не будет возни. Будет покой. И я смогу думать. О них. Но только пусть они не суетятся. Пусть полежат. Отдохнуть. За них буду думать я. И курить, курить, курить.

– - Экш! Ты что тут делаешь?
– - за спиной.

Оборачиваюсь. Это Мила. Опять она.

– - Смотрю в окно.

– - Зачем?

– - Почему ты не спрашиваешь, зачем я дышу?

– - Не понимаю... О чем ты?

Смотрю ей в глаза. Да, действительно. Она не понимает. И не поймет. Может быть, это и хорошо. Будет вот так смотреть и не понимать.

– - Мил, ты можешь полюбить газовую плиту?

Я буду считать до пяти, потом она ответит.

– - Не знаю. Не пробовала.

Она приняла правила игры.

Значит любовь плиты тебе равнодушна?.. Ей грустно и хочется плакать от этого.

Я подхожу к плите и открываю духовку. На противне сгоревшие куриные окорочка. Я отламываю себе кусочек и запихиваю его в рот. Соленая корочка скрипит на зубах.

– - Так мило, -- ее лицо улыбается. Святая простота.

– - Так больно, -- отвечаю я.
– - Ей больно.

За окном скребется дождь.

Дым костра съел листву плотным облаком грез .

За окном. за окном. За окном. За окном. За окном.