Ливонская война 1558-1583

Шапран Александр Андреевич

Вскоре после смерти князя Данилы Романовича (1264 г.) в его родную Галицию вторглись венгры, и с этого времени Галицко-Волынское княжество прекратило свое существование как независимое государственное образование. На этом борьба за Данилово наследство не прекратилась, но далее она протекала уже без участия русской стороны как самостоятельной силы. Венгры тоже недолго владели Галицией и Волынью. Основная же борьба за них развернулась между княжеством Литовским, которое к тому времени все больше начинает титуловаться Великим, и Польшей. Очень скоро опасность со стороны немецкого рыцарства и не меньшая опасность с востока от поднимающейся Москвы приведут Польшу и Литву не только к прочному и нерушимому союзу, но и к полному объединению, но пока, как видим, эти две державы еще враждуют между собой. Сначала счастье в борьбе за галицко-волынские земли улыбалось литовской стороне, и последняя, казалось, надолго утвердилась там, но вот в 1340 году после захвата Казимиром Великим Галиции и Волыни они становятся собственностью польской короны.

Все другие земли Юго-западной Руси очень быстро разделили судьбу Галицко-Волынского

княжества.

Новая, мощная волна литовской экспансии, затянувшаяся на несколько десятков лет, нахлынула на Юго-западную Русь в конце XIII столетия. Захватчики не встретили на русской земле серьезного сопротивления. Обессиленная, так и не пришедшая в себя после азиатского погрома конца 30-х — начала 40-х годов Русь оказалась не в состоянии противостоять агрессору. Больше других городов сопротивлялся Киев. Собрав последние силы, объединившись с князем переяславским и поставив под знамена остатки воинства, бежавшего перед тем с Волыни, тогдашний киевский князь встретил литовские полки в 1321 году на реке Ирпень. Во главе войск захватчика тогда стоял знаменитый Гедемин, которому в этой войне воинское счастье не изменило. Потерпев поражение, русские смогли еще выдержать двухмесячную осаду за киевскими стенами, после чего были вынуждены открыть победителю Золотые ворота. Другие города следовали примеру бывшей столицы уже без всякого сопротивления.

Вот где-то к середине XIV века и начинает обнаруживаться та обоюдоострая непримиримость в отношениях с западным соседом, о которой мы говорили выше. Ее причиной стал дележ наследства Киевской Руси. Спустя сотню лет после азиатского погрома и окончательного размежевания отдельных русских областей на развалинах Древнерусской державы образуются два средоточия материальной силы и, как следствие, два центра объединения. Один на русском северо-востоке, в медвежьем углу бывшей Древнерусской державы, который мы зовем Великороссией, другой на западе, в лесах неманской поймы, собственно даже не в русской земле, но' тоже в непроходимой глуши. Уже во второй четверти XIV столетия становятся заметными успехи русского северо-востока в деле объединения разрозненных и разгромленных русских княжеств. И как сказал по этому поводу историк В.О. Ключевский: «В начале XIV столетия в нашей истории все более явственно начинает себя обнаруживать процесс, обратный по характеру тому, что наблюдался в предшествующую эпоху: одна из младших ветвей потомков владимиро-суздальских князей, которой в наследственное владение достался ничтожный угол на окраине суздальского княжества — Москва, начинает собирать до этого дробившиеся на уделы русские земли в нечто целое».

То же самое происходит и на западе, там успехи объединения и создания новой мощной державы не менее впечатляющие. Разница в том, что на востоке русские земли под знамена своей державы объединял русский князь, пусть даже владелец самого что ни на есть ничтожного удела. Но он объединял окружавшие его уделы, принадлежавшие его роду, и ставил под свою власть их владельцев, которые были одной с ним фамилии. На западе русские земли объединялись под стягом чужого князя. Основу для объединения на западе, так же как и на русском северо-востоке, положило захудалое княжество во главе с таким же захудалым князьком. И тот так же стал собирать в одно целое близ лежавшие к нему земли, но это были земли не его рода. А надо знать, как ревностно относились князья Рюриковичи к своей земле, и тогда станет понятной та непримиримость, что сопутствовала всей истории отношений Москвы к западному соседу.

Таким образом, те задачи, что решались на северо-востоке по созданию и укреплению централизованного государства, одновременно решались и на русском западе. Те же процессы объединения и становления государства были свойственны обеим частям Руси. Отличие в том, что на северо-востоке это делалось руками русских людей, возглавляемых своим русским князем, создававшим свою русскую государственность. На западе и юго-западе тот же процесс проводился князем Литвы, объединявшим русские земли под своим, литовским стягом, в свою, но чуждую для русских людей, державу.

Иногда на страницах литературных трудов, посвященных исторической теме, можно встретить мнение, что Литва тогда была более русской, нежели литовской. Это верно, но только в том смысле, что в ней преобладало население русского происхождения. На огромных пространствах западных, юго-западных и южных княжеств бывшей Киевской Руси, вошедших теперь в Великое княжество Литовское, островок собственно литовской земли, прилепившийся к самому северо-западному углу вновь рожденной державы, и откуда собственно произошел корень литовской народности, оставался незамеченным. И, тем не менее, мы не можем согласиться с мнением, что эта держава была больше русской по содержанию и по существу. Например, историк Иловайский утверждает, что «в это время великое княжество Литовское во внутреннем устройстве, очевидно, попадает решительному влиянию своих русских областей, т.е. влиянию русской гражданственности». Интересно, что ученый имеет в виду под понятием гражданственности? Если только под этим понимать основы государственного устройства, то историк не прав. Правда, он тут же разбавляет свою мысль словом «очевидно», что само по себе выдает сомнение автора фразы в приводимом утверждении. На самом деле, на присоединяемых к Литве русских землях немедленно водворялся литовский порядок правления, учреждалась литовская администрация, русские области обязаны были поставлять свои ратные силы во время войн литовских князей с кем бы то ни было из соседей, будь то московские князья или псковичи с новгородцами. Трудно судить о том, какие нравы и обычаи царили тогда при дворе великого Литовского князя и других литовских князей и переняли ли последние что-нибудь у русских побратимов

по классу. Сведений об этом нет, зато более чем достаточно сведений о том, как чуть позже, едва только Литва станет входить в более тесный контакт с Польшей, еще задолго до их полного объединения, сначала высшая власть Литвы, затем всех рангов служилая знать и просто магнаты, а за ними и все население собственно литовского корня с готовностью станут перенимать все польское, начиная от привычек и обычаев и заканчивая языком и религией. Так что мы должны с большим сомнением относиться к тому, что многие даже очень видные наши историки называют Литву времен позднего средневековья литовско-русским государством или Литовской Русью. Думается, что несмотря на преобладание русского населения, называть литовское государство Русью, пусть даже с добавлением прилагательного Литовская, не совсем корректно. Край был действительно русским, даже без добавления этого прилагательного, но государство все-таки оставалось сугубо литовским. И для того чтобы это утверждать, достаточно привести только один аргумент. Полное преобладание русского, а, следовательно, православного населения за многие годы не привело к полной христианизации собственно Литвы, которая оставалась языческой. Были, конечно, в этом направлении кое-какие подвижки, но похвалиться, что обратили в Христову веру всю Литву, русские люди не могли. Зато едва только наметилось сближение Литвы с Польшей, обращение этнических литовцев в католицизм стало повальным явлением. Тогда в латинскую веру обратились не только литовские язычники, но и те, которые ранее успели креститься в православие, наконец, католическому соблазну подверглись даже многие русские люди, потомки выходцев из Киевской Руси. В особенности последнее станет характерным для представителей привилегированного сословия, отчего принадлежность к православной вере в так называемой Литовской Руси можно будет встретить только среди простого народа русского корня.

Выше мы говорили, что история одарила оба поднимающиеся государства одинаково выдающимися личностями. В то время, когда процесс объединения русских земель вокруг Москвы стал необратим и его успех неразрывно связался с именем князя Ивана Калиты, у западного соседа такой же успех сопутствовал князю Гедемину. При жизни обоих столкновения между ними еще не произошло, но именно их деятельность запрограммировала такое столкновение на будущее. Их обоюдные успехи и следование их преемников продиктованной ими политике будет иметь результатом долгое, непримиримое противостояние.

Рано или поздно, но продолжатели дела Калиты и Гедемина должны были столкнуться на пути расширения своих владений. Московские князья в силу исторического взгляда на свои земли к на свою власть над ними смотрели на все владения рода Св. Владимира как на свою собственность.

Литовские власти тоже не останавливали себя пониманием только защиты захваченных русских земель. Теперь, когда их подданными стали многие князья Рюрикова рода, во владении которого во времена родового равенства находилась вся русская земля, они посчитали себя в таком же праве претендовать целиком на наследие Древнерусской державы, что и князья московские. Столкновение на московско-литовском порубежье стало исторически неизбежным.

Два активных средоточия общественной жизни на востоке Европы, два накопителя материальной силы должны были войти в тесное соприкосновение. Пока между ними существовала разделительная полоса в виде независимых или полузависимых княжеств, нечто вроде санитарного кордона, видимых мест пересечения интересов Москвы и Вильно заметно не было. Но оба государственных образования, безжалостно изживая каждое у своих границ остатки сепаратизма, стремительно двигались навстречу друг другу. Теснимая с запада немецким давлением, испытывая не унимающуюся агрессию тевтонского рыцарства, Литва искала выхода на востоке. Оставаясь в вассальной зависимости от Сарая, а потому ограниченная в своем движении на восток и все более испытывавшая неудобства от нападок бесчисленных осколков бывшей Чингизидовой империи, Московская Русь стремилась на запад. Да и помимо такого стремления оставалась причина столкновения, которую мы уже называли. Еще во времена номинального подчинения Орде становится заметной тенденция московских правителей, не изменившая им до конца, — стремление подчинить под власть своей державы все земли бывшей империи Рюриковичей. Выше мы уже говорили об исторически сложившемся взгляде московской власти на рюриковы владения и на саму себя как на их наследника. А владения эти, не входившие сейчас в состав Московской державы, принадлежали литовскому князю.

Если Гедемину удалось избежать прямой конфронтации с Москвой, то его сыну, великому князю Ольгерду довелось-таки столкнуться с соперником по собиранию русских земель, великим московским князем. Сначала поводом к столкновению послужил Новгород. Надо сказать, что вольный город не благоволил властолюбивым московским притязаниям, и в периоды обострения своих отношений с великими князьями иногда искал заступничества у Литвы. В Новгороде никогда не переставала действовать довольно весомая и влиятельная литовская партия, открыто стоявшая на позициях отдачи всей обширной области под власть соседней державы. И хотя промосковски настроенных людей в новгородском краю было немного, и они никогда не представляли реальной политической силы, литовская ориентация, тем не менее, не могла стать сколько-нибудь преобладающей из-за пресловутой тяги новгородцев к вольности. При любом конфликте с Москвой вольный город, в конце концов, отворачивался от литовского покровительства, боясь поступиться свободой. Да и Литва при этом никогда не отваживалась на последний, решительный шаг. Надо сказать, что и Москва долгое время не решалась наложить тяжелую руку на вольный и строптивый город, отчего новгородцам и удавалось долго лавировать между своей кажущейся свободой и московскими притязаниями, чередующимися с уступками и послаблениями.