Ливонская война 1558-1583
Шрифт:
Последние неудачи стали провозвестником надвигавшейся катастрофы. Наступивший 1578 год можно назвать годом начала крушения московской военной машины, а с ним и конца русского присутствия в Прибалтике. До сих пор победы противнику прорывались наружу хоть все чаще и чаще, но как-то в одиночку, тормозя и даже приостанавливая московское продвижение на. запад, но не сметая его полностью. Со следующего года военные поражения будут сыпаться на Россию, как из рога изобилия, а шквал вражеского наступления не просто перечеркнет планы Грозного на западе, но и поставит на повестку дня вопрос о сохранении целостности российского государства.
Глава 11.
На грани катастрофы
История
Из новой истории среди таких пар-соперников можно назвать Петра I и Карла XII и, конечно же, Александра I и Наполеона Бонапарта. Практически все годы их правления прошли именно в такой бескомпромиссной, принципиальной вражде, когда собственно отстаиваемые интересы были не единственной причиной кровопролитных боен; эти интересы удачно дополнялись личным соперничеством, имевшим стремление не просто победить, но при этом и унизить противника.
Но ни в одной среди названных пар острота вражды, взаимная личная неприязнь и стремление посрамить одним другого не выступали так рельефно, как между русским царем Иваном IV и королем Речи Посполитой Стефаном Баторием. Безусловно, что тут свою роль сыграла застарелая традиционная вражда держав-соперниц, которая, как мы отмечали выше, сама по себе давно уже приняла характер принципиального спора. Но, конечно, основной причиной полного обоюдного неприятия стали личные качества обоих монархов.
Негласная, невидимая, скрытная борьба между русским царем и польским королем началась еще до вступления Батория на престол, когда Иван IV, сам претендуя на корону соседнего государства, не только не знал, что у него есть такой потенциальный соперник, но ничего еще и не слышал о существовании на свете этого человека. Ведь имя седмиградского князя было названо среди претендентов на польскую корону только тогда, когда кандидатура Грозного уже практически отпала. И вот московский властелин, хоть и в заочном споре, но уступает в хитросплетениях политической борьбы неизвестному доселе ему противнику. А не проиграть Грозный просто не мог. И нет ничего удивительного в том, что при нерешительности русского царя, вся деятельность которого во время работы избирательного сейма сводилась к упрямому повторению своих непомерных притязаний, перевес взяла противная Москве партия. И для того чтобы увидеть истоки нерасположенности русского царя к неизвестно откуда взявшемуся сопернику, нам надо еще раз принять во внимание степень святости почитания Грозным своей персоны, равно как и сознание им божественности своей власти. И тогда станет понятным, насколько он, унаследовавший венец, как он в этом убеждал других и, похоже, убедил самого себя, от римских кесарей, пренебрежительно воспринял на польском престоле такую личность, как Стефан Баторий, личность сомнительного происхождения, к тому же выкопанную где-то на глухих европейских задворках.
Интересно, что московский самодур, узнав о выборе в короли Батория, то есть о своем окончательном провале, выразил сейму недовольство и повторил все территориальные претензии, оговариваемые им ранее, как условия его согласия принять корону. Теперь он снова выставлял те же требования, хотя вопрос о выборе его в короли уже отпал. В противном случае кремлевский правитель грозился оружием.
Войну он действительно получил. Последующие годы стали свидетелями поражений русской армии, граничащих с катастрофой и, как следствие, того самого полного унижения, которого Грозный царь более всего опасался. В 1576 году для главного противника России период бескоролевья, наконец, завершился, и престол в соседнем государстве обрел своего хозяина. Это был умный, смелый, энергичный, решительный, предприимчивый и воинственный человек, причем воинственность его удачно сочеталась с
Собственно говоря, русофобия Батория и явилась, с одной стороны, главной причиной того крайне непримиримого противостояния, о котором мы сказали выше. С другой же стороны, со стороны Грозного, такой причиной выступило пренебрежение к низкому происхождению его противника, во всяком случае, низкому в сравнении с божественным происхождением самого царя Ивана. Судя по всему, Грозный царь не страдал национальными предрассудками, но их в нем заменяли предрассудки, обусловленные древностью и знатностью рода. Именно по этому признаку он выстраивал всех европейских венценосцев в ряд, и в этом ряду для себя неизменно всегда оставлял первое место. Ну и, конечно, сеймовая монархия, да вдобавок еще во главе которой теперь встал владелец заштатного княжества, воспринималась Грозным почти в насмешку.
Но вот теперь во многом благодаря личным качествам польского короля, несмотря на ограниченность его власти, противник быстро сумел показать свое полное военное превосходство над русской стороной со всеми ее абсолютистски самодержавными началами.
Первым и непременным условием своего избрания в короли Баторий обязывался вернуть литовские земли, отнятые русским царем, а это Полоцк с прилегающей к нему областью, а также очистить от московского присутствия Ливонию. Какое-то время приступить к этим мероприятиям ему не позволяли внутренние заботы. Затянувшееся бескоролевье имело свои негативные последствия. Борьба партий й группировок и усилившееся своеволие шляхты требовали восстановить нарушенный государственный порядок. Больше других беспокойств новому королю внушал Данциг, не признавший Батория королем и присягнувший Германскому императору. Жители Данцига с окружающим округом вообще были не расположены к седмиградскому князю, они рассчитывали на войну Максимилиана с Баторием, в которой готовились встать на сторону первого. Но неожиданно император умер, однако его приверженцы в Данциге, оставаясь уверенными в том, что Баторию долго не удержаться на краковском троне, объявили ему войну. Речь Посполитая оказалась ввергнутой в крупный междоусобный конфликт, но именно в нем новый король и показал всем свой твердый характер. В конце концов, Данциг был покорен силой оружия, и тогда польский король смог приступить к выполнению своего обещания освободить Полоцк и Ливонию от власти московского царя.
В 1576 году, сразу после вступления на престол, когда перед новым королем Речи Посполитой еще стояли задачи утишения внутренних смут, он постарался подтвердить перемирие с Москвой и даже попытался его на какое-то время продлить. Для этого он снарядил посольство к Грозному, но даже при всей своей заинтересованности в отсрочке войны с Россией не мог не поддаться соблазну уязвить русского царя, не назвав его полным титулом, а, напротив, себя именовав королем Ливонским. Выслушав посольскую речь, принимавшие тогда послов московские бояре отвечали:
«Мы удивились, что господарь ваш не называет нашего господаря царем и великим князем смоленским и полоцким и отчину нашего господаря, землю Лифляндскую, написал в своем титуле. Господарь ваш пришел на королевство Польское с небольшого места, с воеводства Седмиградского, которое подчинено было Венгерскому государству; а нашего государя все его братья, великие господари, главные на своих королевствах, называют царем: так вам бы, паны, пригоже было советовать Стефану-королю, чтоб впредь таких дел не начинал, которые к разлитию христианской крови приводят».
Сам Грозный в тот раз послов даже не принял. Можно понять, насколько его раздражала вызывающая позиция нового польско-литовского короля, но опасную грамоту для больших послов Речи Посполитой русский царь все-таки дал. Но, заведя переговоры о посольстве, Грозный в то же время начал новый виток войны. В 1577 году, как мы знаем, он сам во главе большого войска вторгся в южную, польско-литовскую часть Ливонии. Узнав о том, занятый внутренними делами новый польский король выразил упрек русскому царю, на что тот отвечал: