Лиза готова на все
Шрифт:
– Не могу смотреть, как ты мучаешься, – продолжал он. – До сих пор не могу поверить, что Ричард так поступил. Особенно теперь. Так не вовремя. Мелкий он человечишко, Лиз. Мелкий.
Вообще-то Ричард метр девяносто, но, кажется, я правильно поняла Брайана.
Брайан взял под руку Анжелику, глядящую на него влюбленными глазами, и растаял в толпе гостей, а я снова осталась одна. Волны праздника катились мимо меня. Проплывающий мимо официант подал мне бокал шампанского, украшенный розовыми лепестками. Я пригубила немного, потом опрокинула в себя все шампанское и вновь протянула
Утром, с ужасом думая о том, что мне сегодня предстоит, я решила, что если мне не удастся покончить с собой, то, по крайней мере, я не буду пить. Трезвой мне легче будет выдержать романтическое сюсюканье в церкви и не сорваться во время банкета. Теперь же я поняла, что единственный способ пережить праздник, который будет проходить в столовой колледжа, это отключиться, быть в состоянии беспамятства.
Я совсем забыла, что на свадьбе приходится иметь дело не с одной, а со множеством счастливых парочек. Куда бы я ни взглянула, я натыкалась взглядом на голубков. Те, которые только собирались пожениться, сладко улыбались друг другу, предвкушая собственный великий день. Женатые улыбались чуть снисходительно, вспоминая, какими они были не так давно. Даже родители Мэри, которые развелись несколько лет назад из-за неверности ее отца, который изменял жене направо и налево, и те ворковали перед объективами фотоаппаратов, изображая счастливых родителей обожаемой дочери.
Стоя в тени и крепко сжимая бокал с шампанским, я чувствовала себя злой феей на крестинах в сказке «Спящая красавица». Как ни старалась, я не могла радоваться вместе со всеми. Мне было больно, и чужое веселье действовало на нервы.
Вот бы кирпич свалился на голову священнику, который так широко улыбается! Нет – какой ужас! Мне нравится преподобный Джоунс, я вовсе не хочу ему зла. Вот бы эти легкие белоснежные облака, беззаботно проплывающие над лужайкой, почернели и налились дождем. Бесполезно, мы все равно скоро переместимся под крышу. Мне хотелось, чтобы празднование отменили из-за призыва английских войск подавлять восстание в Бонго-Бонго. Это было бы прекрасно.
Словно прочитав мои коварные мысли, рядом услужливым чертенком возникла Тринни.
– Меня заставляют поцеловать вон того мальчишку, – пожаловалась она, показывая пальцем на прилизанного Лозарио, парнишку лет десяти, в веселой красненькой жилетке. – Говорят, получится романтичный снимок.
– Что же ты отказываешься? – поинтересовалась я.
– Я же говорила, Лиз! Ненавижу мальчишек.
– Ну и правильно делаешь, – доверительно сказала я.
– Можно, я буду играть с тобой весь день? – спросила Тринни и улыбнулась, демонстрируя дырку на месте переднего зуба, которым она тяпнула меня в прошлый раз.
– Конечно, – сказала я. – Но сперва я хочу попросить тебя об одолжении.
Малышка запрокинула голову и хитро глянула на меня из-под локонов.
– Все что угодно, только не бросай меня с этими взрослыми.
Вот так и случилось, что я послала ребенка шести с половиной лет украсть с кухни бутылку шампанского. И понеслось. Я сама себя наказала.
Никто меня не любит. Никому я не нужна. Хуже не бывает.
К тому времени как официанты начали разносить лимонные пирожные и корнуэлльское молочное мороженое со свежайшей ванилью, зрение стало меня подводить. Сфокусировать
Мне показалось, я справилась с ситуацией очень быстро. Я поднялась почти без посторонней помощи и, покачиваясь, двинулась вдоль столиков в направлении дамской комнаты. Это была та стадия опьянения, когда кажется, что все под контролем, когда радуешься тому, что, наливая шампанское мимо бокала на стол, успеваешь убрать ноги прежде, чем оно прольется на туфли. Но еще не та стадия, когда начинают шептать: «Господи, она же пьяна как сапожник, отведите ее кто-нибудь спать». По меньшей мере, так мне казалось.
Я просто напилась до слезливой сентиментальности, переходящей в фазу «я всех люблю». Внезапно я почувствовала настоятельную необходимость донести до присутствующих, насколько же сильна моя любовь. Я вышла из туалета, где проверила, не потекла ли у меня тушь, и направилась прямиком к метрдотелю, не замечая, что к платью прилепилось неожиданное украшение в виде длинной ленты туалетной бумаги.
Официанты сновали туда-сюда, собирая со столов тарелки с остатками лимонных пирожных. Свадебный торт переместился из угла зала на видное место. Настало время поздравлять молодых.
– Пррстите, – обратилась я к метрдотелю и похлопала его по плечу. Он отшатнулся. Я наступила ему на ногу и продолжала стоять так. – Хочу прзнсти речь, – поведала я ему. – Не объявите?
– Боюсь, по правилам этикета подружкам невесты не положено произносить речь, – сказал он твердо.
– Эт я знаю, – отмахнулась я. – Это эти-кет. А тут другое. Мэри – моя лучшая-прелучшая подруга, пнимаете? А Билли – лучший друг. Для них я хочу сделать этот день не-за-бы-ва-а-емым.
– Полагаю, мадам лучше выпить чашечку кофе, прежде чем выступать перед публикой, – попробовал урезонить меня метрдотель.
– Вы хотите сказать, что я пйна? В смысле пьяна? – мне казалось, это должно было прозвучать угрожающе.
– Да.
– Ну, может, и пьяна. Все равно завтра с утра буду страшная, – смирилась я. – Я хочу сказать, вы ж тоже страшный по утрам… хочу сказать. О черт. Ничего я не хочу сказать. Просто объявите мня, а? Они будут рады. Честно.
– Я спрошу у невесты, – сказал метрдотель.
– Не надо, – доверительно попросила я, – она не разрешит.
– Вот именно. Мисс, вам лучше пройти на свое место. Мне пора предоставить слово отцу невесты.
– Отлично. Вы – женофоб. Мужчинам везде дорога. Всегда.
– Это традиция.
Итак, метрдотель объявил, что слово предоставляется отцу невесты. Тот начал с того, что никогда не ожидал, что будет вот так стоять на свадьбе дочери и произносить речь. В детстве она была несносным ребенком, он уж и не надеялся, что она вообще найдет себе мужчину. Улыбка сползла с лица Мэри. Папа быстро реабилитировался, сказав, что теперь, когда она выросла, с ней стало намного легче ладить. Время поработало над ней.