Лиза из Ламбета
Шрифт:
— Я подумал, если промолчать, тогда ты наверняка придешь.
— Ах ты… ах ты… ах ты гад! — Лиза чуть не плакала.
— Да ладно тебе, Лиза, не сердись. Я не хотел тебя обидеть.
И Блейкстон обнял ее за талию и повел к двери на галерку. Две слезинки скатились по Лизиному носику, но она чувствовала такое облегчение и такое довольство, что позволила бы Блейкстону вести себя куда угодно.
У двери собралась изрядная очередь. К восторгу Лизы, коротать время до спектакля публике помогали двое негров. Негры пели, танцевали и строили рожи; публика проявляла благосклонность, как королевская семья к братьям Решке [10] ,
10
Ян Мечислав и Эдуард Решке (Reszke) — знаменитые польские оперные певцы (тенор и бас), выступавшие в Королевском оперном театре с 1889 по 1900 г.
Еще каких-нибудь полчаса ожидания — и занавес пополз вверх. Пьеса действительно оказалась очень захватывающая. Лиза и думать забыла о своем спутнике, она вся была зрение и слух. Она едва дышала, от возбуждения ее потряхивало, особенно в знаменитой сцене повешения. Когда кончился первый акт, Лиза перевела дух и утерла лицо.
— Уф, вся взмокла! — воскликнула она и сунула Джиму потную ладошку.
— Ничего себе! И впрямь! — Джим поспешно стиснул ей пальцы.
— Эй, ну-ка пусти! — прикрикнула Лиза, вырываясь.
— Еще чего, — весьма дерзко отвечал Джим.
— Пусти, кому говорю!
Но Джим не пускал, да и Лиза протестовала не слишком решительно.
Начался второй акт. Теперь Лиза покатывалась над комиком; смеялась до визга, так что на нее оглядывались и говорили:
— Верно, девчонка от души веселится.
Когда дошло до сцены убийства, Лиза все ногти себе изгрызла. На лбу ее выступили крупные капли пота; она настолько забылась, что предупредила будущую жертву криком «Берегись!». Это вызвало смех и некоторый спад напряжения в зале, ибо все зрители до единого затаив дыхание следили за двумя злодеями, которые сперва подслушивали под дверью, а затем крались бесшумно, как тигры, что выследили добычу.
Дрожащая Лиза искала защиты в объятиях Джима, который бесстрашно шепнул ей:
— Со мной тебе нечего бояться.
И вот убийцы набросились на жертву, завязалась схватка, и бедняга был повержен. Именно эту сцену изображала афиша — сын убитого стучится в комнату, где злодеи застыли над мертвым телом. Наконец занавес был опущен. Зал выдохнул, как один человек, раздались бурные аплодисменты. Симпатичного героя в цилиндре встречали крики «Так держать!» и «Молодчина!»; жертва в порванной сорочке удостоилась зрительского сочувствия, а при выходе на поклон убийц зал разразился свистом, топотом и возгласами «По-ве-сить! По-ве-сить!», в то время как бедные злодеи кланялись и делали вид, что крайне довольны.
— До чего славно развлеклась, — заметила
Джим обнял ее, и Лиза поймала себя на мысли, что именно так Салли сидела со своим дружком, а главное, что ей, как и Салли, так сидеть приятно.
Антракты были короткие; вскоре занавес опять подняли, комик собрал привычный урожай смеха тем, что снял сюртук и продемонстрировал публике свои панталоны; комика сменила трагическая сцена. В заключительном акте имели место темная комната, жребий и взрыв.
Когда все закончилось, уже на улице, Джим облизнул губы и сказал:
— Совсем в горле пересохло. Давай в паб заскочим?
— Я тоже пить хочу, — отозвалась Лиза, и они пошли в паб.
В пабе они поняли, что еще и голодны, соблазнились сосисками в тесте, которые запили парой пинт пива; затем Джим закурил трубку. Они побрели к Вестминстер-Бридж-роуд. Вскоре Джим предложил зайти еще выпить, пока пабы не закрылись.
— Не, с меня хватит, — сказала Лиза.
— Ничего, если и переберешь маленько, — рассмеялся Джим. — Завтра выходной — отоспишься.
— И то верно. Семь бед — один ответ.
Однако у дверей паба Лиза пошла на попятный.
— Слышь, Джим, там небось соседей полно; нас увидят.
— Нет там никаких соседей, не дрейфь.
— Я не пойду. Я боюсь.
— Даже если нас и увидят — разве мы что плохое делаем? И вообще, можно сесть в отдельной кабинке. Тогда мы будем одни.
Лиза сдалась, и они вошли в паб.
— Мисс, будьте добры, две пинты горького, — заказал Джим.
— Я больше полпинты не выпью, сразу предупреждаю, — заявила Лиза.
— Да ладно тебе, — ободрил Джим. — Выпьешь, куда денешься.
После закрытия паба они брели по широкой улице к дому.
— Давай присядем, отдохнем. — Джим кивнул на свободную скамейку под деревьями.
— Нет, уже поздно. Мне домой надо.
— Погода такая хорошая, обидно задыхаться в четырех стенах. — И Джим без труда увлек Лизу на скамейку. И обнял за талию.
— Руки прочь, злобомышленник! — Лиза выдала фразу из пьесы так, как поняла ее. Джим только рассмеялся, и Лиза больше не делала попыток освободиться.
Они долго сидели молча. Пиво ударило Лизе в голову; теплый вечерний воздух пьянил едва ли не сильнее. Большая рука обнимала Лизу за талию; сбоку привалилось крепкое, тяжелое тело. Лиза снова испытывала странное ощущение — будто сердце сейчас разорвется. Лизе было душно, томно и в то же время больно — так обычно простуда начинается. Руки задрожали, дыхание участилось, воздуха не хватало. Едва не теряя сознание, Лиза всем телом подалась к Джиму; в следующую секунду ее забила крупная холодная дрожь. Джим навис над ней, обнял обеими руками, запечатлел на губах долгий страстный поцелуй. Когда он разомкнул губы, чтобы сделать вдох, Лиза отвернулась и тихонько застонала.
Потом они опять долго сидели в молчании. Лизу переполняло незнакомое прежде ощущение счастья; она бы хохотала, громко, до колик, если б не боялась нарушить ночную тишину. Совсем рядом, на церковной башенке, пробили часы.
— Господи! — воскликнула Лиза. — Час ночи! Мне надо домой.
— Здесь так хорошо! Останься, Лиза, побудь еще! — Джим крепче обнял ее. — Лиза, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить.
— Нет, мне надо домой. Пойдем. — Она вскочила, потащила Джима за руку. — Пойдем же.