Лоцман кембрийского моря

Пудалов Федор Моисеевич

Алексей Никифорович дожидался на берегу и, чтобы не терять время, жарил рябчиков на вертеле над маленьким костром, хотя скоро уже возможно было жарить их, просто подняв над головой повыше. Но Алексей Никифорович не хотел терять время, пока мужчина с женщиной доспорят.

Он доглядывал за рябчиками на вертеле и размышлял: какой у них спор — как у мужа с женой? Или у парня с невестой? Когда любят — любят и подраться. Или спор у хозяина с работницей?

Пока он жарил и гадал, они доспорили. Алексей Никифорович сунул в мешок недожаренного

рябчика вслед за готовыми и кинул мешок в приткнувшуюся к берегу лодку.

— Петров, покажи ей рябчиков! — закричал Василий.

Алексей Никифорович взглянул на огорченное лицо Лидии и сказал, поспешно сталкивая лодку:

— Пока не поймал, не наедайся, Василий Игнатьич.

— Да ты уже поймал и нажарил, я видел!

— А ты и на жеваное не надейся: на проглоченное надейся, Василий Игнатьич.

— Браво, Алексей Никифорович! — закричала Лидия. — Если б вы только знали, как необходим ему ваш совет!

Огонь охватил и ту опушку, где они так пламенно спорили минуту назад. Но ветер бешено гнал огонь над левым берегом, излучина и остров остались в стороне. Мужчины завели лодку за остров, в протоку.

Здесь спокойно стояли олени, пришедшие с Эргежея, и пять лошадей экспедиции. Мальчики собирали для чего-то мох и сносили в лодки целыми охапками по приказанию Петрова.

Савватей лежал в Жениной лодке на мягкой моховой постели; Лидия поразилась мрачному выражению его глаз. Савва следил с неистовой верой за бешеной скачкой пожара по верхам тайги. Огонь с грозным шумом промчался вниз. Только хвоя успела обгореть и тонкие ветки. Через десять минут лес стоял рыжий, курящийся и шепеляво свистел на ветру.

— Надо плыть, — сказал Алексей Никифорович.

— Лес горит с расчетом, — сказал ему Василий в стороне от Лидии. — Теперь я вижу: нас опаливают.

Петров промолчал. Вежливость не позволяла оспаривать мнение столь великого охотника, да к тому же гостя на Полной, где Алексей Никифорович считал себя хозяином.

— Больше не будут авось, — сказал вдруг Савватей.

Василий резко повернулся к нему, глядя в упор.

Савва хотел еще что-то сказать, его губы шевельнулись — и сжались. Он смотрел не мигая, и Василий отвернулся, но почему-то не мог отделаться от его глаз. Что означал его взгляд? Очень прямо смотрел Савватей.

Василий повел первую лодку, оглядывая реку и обдумывая план дальнейшей работы.

Перейти на Томптор: небольшой повторный маршрут по Томптору. Правым берегом Лены дойти до Якутска. Сделать перевал на Алдан… Идти врозь с Лидией разными маршрутами, чтобы охватить побольше площадей… Можно пройти две с половиной тысячи километров и обследовать за одно лето весь правобережный кембрий. Рассказать Лидии про Савватея? От его глаз нельзя было отвязаться.

— Лидия! — крикнул Василий.

Перекат опять поглотил все внимание. Лидия сидела на мешках и боялась мокрых гребешков, залетавших к ней на колени. Река сделала крутой поворот вправо и ушла под дымную кровлю. Стало тихо.

— Савватей

сознался, — сказал Василий с досадным чувством, что это неправильно.

Лидия оглянулась на вторую лодку. Женя вел ее. Савва не лежал теперь, а сидел и смотрел на левый берег не отрываясь, с таким напряжением, «словно у него тоже судьба решается сию минуту и именно на левом берегу», — подумала Лидия с внезапным раздражением.

Савва качался от слабости и обнимал вьюки.

Дым тяжелел и оседал. Он медленно растворял в себе обнажения и осыпи, тайгу на склонах, несокрушимо твердые траппы.

Высокая лиственница наклонилась с левого берега во время половодья и легла поперек реки горизонтально на высоте десяти метров. Уже ствол ее замывало дымом, а ветви свисали над проходившими лодками.

Глава 30

ОРГАНИЗАЦИЯ УБИЙСТВЕННОЙ КАРТИНЫ

— Петров, причаль! Василигнатич, причаль!..

Савва кричал и указывал на корни лиственницы. На корнях лежала голова. Василий погнал лодку к берегу. Лидия смотрела, приоткрыв рот. Дым мешал разглядеть лицо, но вот оно открылось на мгновение — закопченное лицо под старинным колпаком, иконописно окруженное каштановой бородой, прибредившееся на Эргежее.

— Бандит! Поджигатель! — выкрикнул Савватей.

Дрожа, она взглянула на широкоскулого, похудевшего, с такой же бородой богатыря в лодке и увидела в голубых глазах Саввы убийство.

Стон обессилил могучий выкрик Саввы, и дым поглотил голову на обрыве. Но, конечно, человек тот на обрыве слышал. Если он живой.

— Он, может быть, без памяти, — сказал Лидия, дрожа от волнения.

— Он слышал! Он смотрел! — закричал Женя.

Дым опустился еще ниже, до половины высоты обрыва. Лиственница вся исчезла вверху. Лодки пристали к берегу.

— Необходимо снять, — сказал Василий и выскочил на берег.

— Василигнатич, как вы туда заберетесь? — сказал Савва. — Скоро дым сойдет до воды.

— Это ужасно! Неужели мы должны покинуть живого человека в огне?.. — воскликнула Лидия.

Лицо Саввы заблестело, облитое потом дикого торжества.

— Нехорошо получается. Тем более, я его где-то видел, — сказал Василий.

Но Женя лез уже на обрыв — и тут же спустился.

— Никого нет!

Лодки оттолкнулись от берега и обогнули мысок.

— Вот он! — закричал Савва в исступлении.

Это был живой паренек, малорослый, коренастый якут. Он стоял у воды, отбросил мховую шапку с головы и мховую бороду. Женя заорал и погнал свою лодку к берегу. Василий сделал то же.

Паренек лет восемнадцати молча протянул руку Василию. Он бегло оглядел людей в лодках и уставился на Савву.

— Лидия Максимовна! — воскликнул Женя. — Ведь это наш Ваня!

Савва достал ружье Жени и навел на Ваню.

— А ну-ка, Женя, посторонись. Ваня ваш — не ваш, а ты свой, а на дороге не стой.