Лодыгин
Шрифт:
Подпись «К» мог поставить и любой другой человек, едва ли теперь можно выяснить имя его, но — спасибо этому таинственному незнакомцу! Он первый пожелал молодому дарованию удачи в достижении цели, он первый предложил записать его имя в список русских изобретателей. Список вовсе не почетный по тем временам. В него и попасть-то потомственному дворянину считалось зазорным! Но зато этот список исторический, потому что попавшие в него уже не забудутся человечеством, а коли забудутся вдруг по велению сильных мира сего или по небрежению современников, то непременно вспомнятся потомками позже, потому что список этот — сама история человеческого общества, движут которую люди-творцы. А у потомков есть хорошее качество —
Сколько живого интереса у журналистов и читающей публики вызвал рассказ о молодом изобретателе в «Голосе», можно судить по тому, что перепечатан он был не только столичными, но и провинциальными изданиями, и, конечно, газетой «Дон», выходящей в Воронеже, где учился Лодыгин.
Отзыв же на нее в «Сыне Отечества» породил еще больше загадок и толков.
Посмотрим на все это глазами землян 70-х годов прошлого века. Действительно, как можно в век воздушных шаров — рабов ветра — создать управляемый аппарат тяжелее воздуха? Как можно в эпоху, когда и паровой двигатель в диковинку, уповать на электрический? Когда пока и само электричество для многих — дверь за семью печатями! Да может ли что-нибудь из всего этого выйти?
Наконец, почему сын потомственного дворянина, получивший прекрасное, по мнению многих, специальное военное образование, меняет офицерский мундир на робу молотобойца, занимается низменным для своего сословия изобретательством и отправляется во Францию без гроша в кармане да еще в народном русском костюме, в котором в эти годы щеголяли нигилисты?
Идет 1870 год… Пять лет уже прошло с того дня, когда выстрел Каракозова в царя гулом прокатился по всей России. Охранка сужает круг возле деятелей «Земли и воли», направившей его разящий пистолет. Но на сцену уже вышли неистовые фигуры анархистов Бакунина и Кропоткина, мятущихся духом Лаврова и Лопатина…
Русские литераторы, и особенно критики, пишущие о народе, о жгучих проблемах современности, — кумиры молодого поколения. Брожение среди молодежи прорывается первыми попытками «хождения в народ»: бросается учеба, карьера, теплый сытый дом ради трудной жизни рабочего человека.
«Проклятым богом поколением» назовет реакционная печать молодых людей 70-х годов. «Кающимся дворянством» иронически окрестят тех из родовитых, кто пойдет отрабатывать свой долг у народа в шеренге разночинцев.
«Нигилистами» — отрицателями, разрушителями — посчитает их Тургенев.
«Народники» — такое имя останется за ними в истории России — огромное массовое движение, в котором будут люди разных сословий, наций, взглядов и судеб…
Но какими непостижимо сложными путями приходили они к пониманию неоплатного долга перед народом! Как трудно, с муками, прозревали и, едва завидев свет впереди, устремляли взор свой назад — в темь веков, где копили ошибки и заблуждения в наследство внукам и правнукам их далекие предки…
Глава 2. Корни
Родословная каждого из нас— безнадежно запутанный лабиринт, каждый ход которого — жизнь одного человека. Не осталось наследников — ход кончается тупиком. Есть наследники — разветвляется ход на идущие в разные стороны ветви, а те, в свою очередь, на новые. Знай мы все ходы-выходы своего родового лабиринта, удивились бы, как много родственников у каждого из нас! Сотни, тысячи людей находятся между собой вдаль-нем родстве, даже не подозревая об этом! Именно поэтому так чтится в народе землячество: выходцы из одной точки земного шара вполне могут оказаться меж собой в дальнем родстве!
Известен исторический случай с Гёте и Гегелем. С самого дня знакомства они почувствовали друг к другу непреодолимую симпатию, дружили всю жизнь, но так и не
В народе о таком родстве говорят: седьмая вода на киселе, но, поди ж ты, как крепки эти незримые узы кровного родства!
Русские родовитые дворяне старинных фамилий, как и французские, английские и другие, весьма ревностно следили за своим генеалогическим древом, но углядеть за дымкой веков самого первого своего предка часто не могли. Тем более что им в конце концов оказался бы не библейский Адам, а, если поближе к родным осинам, простой смерд или вой (ратник, воин) из дружины князя, а позже, при Иване IV, верный опричник, попавший в милость. Не желая вести свой род от столь неприметных предков, снобистское дворянство придумывало себе мифических, часто иностранного происхождения и княжеских кровей. Особой склонностью к мифотворчеству отличались «худородные» дворяне — те, чей род ничем не был славен; те, чьи предки не столь давно записались в дворянские книги (ведь вплоть до указа Алексея Михайловича в 1675 г. это разрешалось даже черносошным, то есть свободным, крестьянам, если переходили они в разряд служилых людей), а со времен Петра I — за отличия в боях, при получении офицерского чина, позднее при пожаловании ордена св. Владимира и т. д.
К середине XVIII века на дворянское достоинство претендовало около двух тысяч фамилий. За каждой — десятки, а то и сотни людей. Когда же по указу Екатерины II (3 сентября 1788 г.) от них потребовалось доказать свое дворянское происхождение, лишь 330 фамилий оказались несомненно дворянскими.
Со времени этого указа дворяне Российской империи при рождении каждого ребенка обязаны были, дабы получить разрешение записать новорожденного в губернскую дворянскую книгу, описать свою родословную и родовые имения в прошении. Именно эти бесконечные прошения создали громадный архив дворянских родов России, который помогает не только воссоздать подлинную родословную Лодыгиных, но и выяснить многие подробности их судеб. И действительно, род Лодыгиных занесен в VI часть дворянской родословной книги, куда записывались лишь фамилии древностью более 100 лет.
Вели они свое начало «от Гланды Камбилы — внука владетеля прусского Вейдевута, выехавшего в Россию в 1241 году».
1240-е годы — пора, когда раздробленная Русь, раздираемая усобицами меж своими князьями, не имеющая единого государства, а значит, войска, отбивала атаки сразу с трех сторон. С юго-востока — от татаро-монголов, уже заливших кровью Китай, Среднюю Азию и Кавказ. С севера — от разбойничьих отрядов шведов и датчан. С запада — от Тевтонского ордена. Как будто вовсе неподходящее время выбрал Гланда Камбила для переселения на Русь, но поступок его понятен.
…Еще где-то в конце XI века владетель пруссов Вейдевут поделил свои земли меж двенадцатью сыновьями. Не в добрый час поделил! Разрозненные отряды его внуков не могли оказать достойный отпор иноземным захватчикам, а такие вскоре сыскались: один из польских князей, Конрад Мазовецкий, недальновидно пригласил для защиты своих земель от пруссов-боруссов духовный рыцарский орден — Тевтонский, теснимый в Палестине мусульманами. Пруссы вступили в борьбу с тевтонами, но силы были неравны. Отлично вооруженные профессиональные завоеватели, поддерживаемые римским папой, начали истреблять и онемечивать пруссов, да заодно и поляков, эстов, русских, жмудян, ливов… От воинственного племени пруссов вскоре не осталось и следа, разве что еле заметный — в сохранившемся надолго названии края — Пруссия и потомков самих псов-рыцарей — пруссаки. (Только в 1410 году, после Грюнвальдской битвы, соединенными усилиями поляков, литовцев, русских было остановлено дальнейшее продвижение ордена на восток.)