Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Шрифт:
– Что насчет леди Маделлы?
– А это кто?
– Дочь барона Баумстигера.
Леннартссон сдвинул плечами.
– Честно говоря, я ее даже не помню. Какая-то серая мышка?
– Совсем напротив. В прошлом году это был тугой бутон розы, а сейчас расцвела всем на диво.
– И что? Красивых в Брабанте много.
– Самое главное, она сразу же, пользуясь слабым характером отца и попустительством матери, пошла… как бы сказать поточнее, развлекаться. Она ухитрилась, судя по достаточно достоверным слухам, побывать в постели своего
Сэр Валстром пробормотал с отвращением:
– Просто чудовище какое-то.
Сэр Леннартссон перекрестился.
– Не иначе как дьявол сумел подобрать к ней ключи. Она весьма разнузданна и неутомима в плотских утехах. И уже сумела совратить, как я сказал, соседей и даже родню…
Сэр Еханссон поплевал через плечо и скрестил пальцы.
– Гнусное кровосмесительство? За это им всем вечно гореть в аду!
– Они знают, – заверил сэр Леннартссон. – Но то ли, несмотря даже на такое, не удержались на стезе добродетели, то ли мощь ее похоти велика… согласны?
– Надо бы пригласить, – пробормотал сэр Валстром. – Но она еще молода, одну не отпустят, значит, с родителями или старшими родственниками… Но они, как вы говорите… гм…
– Можно пригласить с тетушками, – предложил Еханссон. – Не знаю, что у них за нравы, но нам не их добродетели нужны, а чтоб Маделлу привезти и столкнуть с этим чужаком, что так задирает нос и похваляется своей целомудренностью.
– Да он вроде не похваляется, – заметил Леннартссон объективно.
– Все равно похваляется! – раздраженно возразил сэр Еханссон.
– Одним своим существованием, – согласился сэр Валстром.
– Чья она сейчас любовница?
– Да какая разница?..
Глава 7
Большая часть рыцарей отстали по дороге, направившись в свои владения, но все равно в замок Анвер прибыло вдвое больше, чем выехало из-под арки ворот.
Лоенгрин оставил коня в руках конюхов, в его покоях слуги помогли снять доспехи, а затем пропотевшую рубаху, молодые женщины живо натаскали в большую медную бадью воды, содрали с молодого рыцаря остатки одежды и, усадив в теплую воду, мыли и терли его тело, удивляясь огромным мышцам, выпуклым, как корни столетнего дуба, и таким же твердым на ощупь.
– А это что у вас за шрам?
– А это?
Лоенгрин отвечал скупо и неохотно, об иных животных здесь и не догадываются, и любое упоминание о драконах, ограх, василисках, горных великанах может показаться бахвальством.
Потом, когда переоделся в чистое, примчалась Эльза, вся в огромных глазищах, трепещущая, вскрикнула еще с порога:
– Скажите, мой господин, наш брак – это политика или любовь? Сейчас я понимаю, что это только я, дура, безумно влюблена, а вы, сэр Лоенгрин, приняли герцогство по расчету!
Он вздрогнул, замер, потом спросил медленно:
– Я позарился на герцогство?
Она замотала головой, глаза заблестели от слез.
– Нет,
Он нежно привлек ее к груди, прижал, вздрагивающую от рыданий.
– Эльза, Эльза, успокойтесь…
– Не буду я успокаиваться!
– Но нельзя же так…
– А вот можно! И буду реветь!
Он гладил по голове, потом заставил поднять голову и, крепко держа милое лицо в ладонях, начал целовать заплаканные глаза и щеки.
– Эльза… Если честно, то, наверное, принял бы трон Брабанта и без вас, потому что мне начертано быть защитником мира и справедливости. Но это не дало бы мне радости… это была бы просто хорошо выполненная работа. Но вы осветили мою жизнь, вы, как утреннее солнце, заставили меня ликовать и радоваться каждой минуте жизни…
Она подняла голову, на него с надеждой взглянули зареванные глаза.
– Правда?
– Клянусь!
– Господи, – воскликнула она, – в ваше отсутствие я чего только не передумала!
Он кивнул, спросил негромко:
– Леди Ортруда еще здесь?
Она кивнула.
– Да, она меня утешает и рассказывает, какой вы замечательный…
Он насторожился.
– Она рассказывает такое?
– Да, – ответила она простодушно, – если верить ей, то более честного, благородного и великодушного человека вообще нет на свете!.. И я сейчас с удовольствием верю!
Он помрачнел, закусил губу. От Ортруды нужно избавляться срочно. Даже если не сумеет придумать повод.
Лоенгрин настоял, чтобы священник не появлялся в замке время от времени, а пребывал постоянно, кроме того, должен присутствовать и на обеде вместе с рыцарями. Отец Каллистратий пробовал смиренно возражать, он-де привык принимать прихожан в своей церквушке, она ему уютнее, и все увидели, как разъярился рыцарь Лебедя, что до этого выглядел образцом спокойствия, ровного нрава и невозмутимости.
– Церковь умалится, – не сказал он, а прорычал, словно молодой, но полный сил лев, – если ее служители не будут выходить в мир и навязывать… да-да!.. навязывать людям высокие истины, что дал нам Господь.
– Но, ваша светлость…
– Что, – спросил он страшным голосом, – уютнее сидеть в своем мирке, обложившись умными книгами?.. Но родители учат детей только до их взрослости, а дальше учение продолжает церковь! Церковь – и никто другой!
Сэр Перигейл промолчал, но увидел в глазах присутствующих рыцарей то же, что подумал и сам: до чего же осточертело воспитание родителей, едва дождались, когда пришло время расправить крылья и вылететь из их гнезда, вот она, свободная жизнь… а тут, на воле, оказывается, все та же церковь со своими занудными нравоучениями?