Логово дракона. Обретенная сила
Шрифт:
— Я видала рыб, которые будут поразговорчивее тебя, бессмертный.
— Когда заставляешь стариков карабкаться на огромных, словно горы, чудовищ, нужно быть готовой к тому, что им нужно будет перевести дух.
Она нахмурилась.
— Ты по-прежнему выглядишь так, как будто очень молод. Ты очень стар?
— Как боги, — он усмехнулся.
— Тогда у тебя, наверное, было уже очень много женщин…
Артакс подумал о двух минувших годах. О том, как он не мог найти в гареме то, что искал. Настоящую спутницу жизни!
— Может быть, то, что я сейчас скажу, ты сочтешь просто красивыми словами, но, поверь мне, это
Она примирительно усмехнулась.
— Я тебе верю, — внезапно на ее лицо словно набежала тучка. — Ты распустил свой гарем, — в ее голосе слышалась почти горечь.
— Да.
— Люди многое говорят о тебе. Ты другой. Некоторые боятся тебя. Другие говорят, что ты почти так же велик, как бог. А еще они говорят, что тебе не нужен гарем, поскольку ты можешь получить любую женщину, на которую упадет твой взгляд.
— Кто это говорит?
— Те же, кто рассказывает, что ты одним взглядом подчинил себе тысячу кровожадных пиратов и что в твоем мече заключен дух, который нашептывает тебе мысли твоих врагов и благодаря этому тебя невозможно победить в поединке.
— Ты стояла у моего ложа, когда я был болен. Разве я выглядел непобедимым?
Она покачала головой.
— Нет. Я опасалась за твою жизнь.
— Почему?
— Потому что… — Она села. — Потому что… Потому! Разве не достаточно того, что это так? Неужели обязательно нужно знать причину?
— Бессмертным это необходимо.
Она засопела.
— Сейчас ты впервые сказал то, что мог бы сказать и мой отец.
— Ты не любишь его?
— Разве можно любить бессмертного? Когда я была маленькой, он был очень мил со мной. А потом вдруг, на седьмом году моей жизни, вскоре после дня летнего солнцестояния, он совершенно изменился. Он перестал интересоваться мной, — теперь она была очень напряжена. На коленях лежали сжатые в кулаки руки. — Прошло много времени, прежде чем я поняла, что тогда принадлежала к числу его любимых детей. Что к старшим он всегда относился прохладнее, как теперь ко мне. Спустя пару лет это произошло снова. И это справедливо только для тех детей, кто может оставаться при Кочующем дворе. Я вовсе не тридцать седьмая дочь. Их бесконечно больше! Здесь только те дети, которые рождены принцессами. Раньше отцу всегда нравилось то, что я как мальчик. Умею ездить верхом и стрелять из лука. Я продолжала идти этим путем, даже когда утратила его расположение. И, в конце концов, этот путь привел меня сюда. Я ждала, что меня выдадут замуж. Таков жребий принцесс, — она горько рассмеялась. — Но кому же захочется в жены женщину, которая только и умеет пробивать головы шипастой секирой? Когда я решила стать воином, то не подумала об этом. У меня нет добродетелей, которые должны быть присущи принцессе. Я не играю на инструментах. У меня слишком узкие бедра, чтобы легко рожать детей, а когда я начинаю петь, у соловьев в саду от ужаса останавливается сердце.
Ее слова наполнили Артакса болью. С каким удовольствием он успокоил бы ее. По крайней мере, объяснил бы ей, что она не потеряла расположение своего отца, просто ее отец тогда умер — и в то же время нет. Что в тот день, когда он снова стал близок ей, он сумел пробиться на поверхность того мужчины, который был теперь ее отцом, — только ради того, чтобы провести рядом с ней несколько мгновений. Должно быть, он
— Ты хотела потанцевать со мной в небе, — напомнил он ей.
— Если ты надеешься на танец, от которого у мужчин кровь приливает к бедрам, то ты будешь разочарован. Я танцую для себя. Чтобы забыться. Чтобы почувствовать себя свободной от всего. Я стара. У меня уже есть седые волосы.
— Можно мне увидеть твои седые волосы при свете луны?
Она поглядела на него с ужасом.
— Не самый лучший комплимент! Я вырываю их, как только обнаруживаю.
— Сколько же тебе лет, старушка?
Она сжала губы, и между бровями залегла сердитая морщинка.
— Такие вопросы не задают.
— Бессмертным все позволено, — и едва эти слова сорвались с его губ, как он уже готов был откусить себе язык. Это не смешно. Это просто наглость! Неужели его устами говорит Аарон?
В ее глазах вспыхнул весь ее темперамент.
— Двадцать четыре! — В том, как она произнесла это, слышался настоящий вызов.
— Ты хоть представляешь себе, насколько молода по сравнению с бессмертным?
К такому ответу она точно не была готова. Он буквально видел, как утихает ее гнев. Они долго молча смотрели друг на друга. В свете лун-близнецов она казалась лучше. Он мог бы просто смотреть на нее до рассвета. Поднялся легкий ветерок, заиграл ее волосами. Она была той самой женщиной, которую он всегда хотел, в этом он был теперь совершенно уверен. Она была Альмитрой — и еще бесконечно большим. До сих пор Шайя была лишь сосудом, наполненным его мечтами и представлениями. Он пришел сюда, чтобы встретиться с реальностью. И то, что он увидел, понравилось ему еще больше, чем образы его грез.
Она протянула ему руку.
— Идем, потанцуй со мной.
— Боюсь, я танцую примерно так же, как ты поешь.
Она улыбнулась.
— Кроме меня и двух лун об этом никто не узнает.
Кинжал
Во рту у Володи был неприятный металлический привкус. Кровь? Нет. Что-то давило на его нёбо. Что-то было у него во рту. Какой странный сон, подумал он, все еще чувствуя себя оглушенным. Голоса переговаривались на непонятном языке. Он покачал головой, и что-то порезало уголок его губ. Он испуганно открыл глаза. Во рту у него был нож! По подбородку на грудь стекала кровь!
Он глядел в лицо маленького негодяя, который стрелял в него из трубки, сидевшего на нем, сжимавшего в руках нож и с ненавистью усмехавшегося ему.
Володи скосил глаза. У противоположной стены сидел Митя. Его лицо напоминало комок сырого мяса. Голова опущена вперед, глаза опухли. Руки он прижимал к груди и что-то держал ими.
Кто-то заговорил на чужом языке. Настойчиво.
Володи хотел повернуть голову, но нож тут же прижался к его нёбу и надрезал мягкую плоть.
Друсниец закатил глаза. У самой двери стоял муж Кветцалли. Его лицо тоже было избито, он опирался на деревянную палку.