Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
На площади Клодио он несколько минут подождал, пока какое-то жалкое, типично «среднее» семейство усядется в старенькую «джулию» и освободится место. Ему пришлось даже, хотя это было совершенно ни к чему, подать назад, а потом, теряя последнее терпение, опять ждать, когда заглохший мотор «джулии» вновь заведется. Наконец место освободилось, и он припарковался.
У бара «Розати-2» толпилось столько народа, что Балестрини даже решил было отказаться от кофе. Но вдруг среди озабоченных физиономий мелькнуло чье-то светлое, улыбающееся личико.
— Привет, угостишь меня аперитивом? — спросила Вивиана, подойдя к Балестрини, и они вместе стали пробираться
— Что ты тут делаешь?
— Приехала за Джиджи. Только он об этом не знает.
— А-а…
— Вот именно «а-а»… Наверное, он так и ответит, когда я сообщу ему, что хочу прогуляться по набережной под ручку с мужчиной. Однако на тебя даже в этом вряд ли можно рассчитывать… — тяжело вздохнула Вивиана.
Балестрини, уткнувшись в свой стакан, усмехнулся. Несомненно, Вивиана — красивая и привлекательная женщина. Это он знал, но ему никогда не приходило в голову как-то по-другому взглянуть на жену Джиджетто Якопетти. И вовсе не потому, что он следовал одному из любимых изречений отца: «О даме не следует высказывать мнений, ее надо уважать». Он никогда не сравнивал Вивиану с Ренатой, хотя почти всегда видел их вместе. У него вообще не было привычки сопоставлять людей и давать им оценки. Однако его поразило, сколько взглядов, лишь мельком скользнув по нему, устремилось на Вивиану, а она, казалось, ничего не замечает, даже ни разу не оглянулась.
— Пошли?
Они миновали заграждение из бело-синих полицейских джипов, более многочисленных, чем обычно, и направились вверх по людному узкому бульвару, где все беспрерывно друг с другом здоровались. Прохожие останавливались у лотка с юридической литературой. Рядом с изданиями вроде «Совладение» или «Новые положения семейного права» были разложены какие-то брошюрки в голубых обложках, и многие покупатели их с интересом листали.
— Что это такое? — спросила Вивиана.
Вопрос ее, понятно, относился не к десятку полицейских, а к целому лабиринту из переносных металлических ограждений, который громоздился у входа в прокуратуру. Потом лабиринт разветвлялся на три прохода: один вел к наружной лестнице, а два других — внутрь здания. Молоденький полицейский обыскивал какого-то толстяка, у него, видимо, не было документов, дающих право на вход.
— Это все из-за процесса Маральди? — спросила Вивиана, когда они входили в здание, где у двери их приветствовал безусый полицейский комиссар.
— Да. Теперь ограждения расставляют каждый месяц и дней на десять, не меньше. И самое интересное, что мы берем их напрокат; на деньги, которые мы на это тратим, за год можно было бы купить свои.
— Что, они из чеканного серебра?
— Прости, что ты сказала?
— Да нет, ничего, — рассмеялась Вивиана, прижимаясь к его плечу.
— Ну вот и ваш рынок Траяна [35] , поглядим, тут ли Джиджи.
35
Торговые ряды, возведенные в Древнем Риме близ форума Траяна.
В вестибюле среди колонн, книжных киосков и группок беседующих Джиджи не было. Не было его и у себя — кабинет оказался заперт на ключ.
— Знаешь, он, наверно, вообще сегодня не приходил, — пошутил Балестрини, подергав ручку двери. Вивиана улыбнулась.
— Пытаешься посеять раздор в семье? Мог бы и покрыть его интрижки.
Гм, интрижки.
— Ты что же, даже не пригласишь меня в свой кабинет? У тебя дела?
— Да нет. То есть не слишком много. Но я порядком устал, утром вел допросы.
— Поэтому ты такой сердитый?
— Сердитый?
— Да, сердитый. У тебя такая физиономия… посмотрел бы на себя в зеркало. Послушай, что у вас там с Ренатой происходит?
Балестрини молча уставился на Вивиану. Неужели что-то написано у него на лице? Вряд ли Рената чем-то поделилась с подругой. Еще менее вероятно, что их семейные дела уже стали предметом сплетен. Во всяком случае, пока еще не стали. Его охватило чувство суеверного преклонения перед сверхъестественным даром Вивианы видеть людей насквозь, с которым он сталкивался уже не впервые. Ей не требовалось ничего — ни свидетелей, ни экспертов, ни улик, ни документов. Без всякого предварительного следствия силами судебной полиции она, руководствуясь только Женской Интуицией, пришла к абсолютно точному выводу. Балестрини почувствовал, что Вивиана просто наслаждается его удивлением.
— Вот уже несколько дней Рената хочет о чем-то со мной поговорить, но нам никак не удается встретиться… Причем, наверно, по моей вине. Вы что, оба расстроены одним и тем же?
— Более или менее, — заставив себя усмехнуться, ответил Балестрини. Поделиться с ней? С Вивианой? Он почувствовал, как в груди у него словно бесшумно опустилась металлическая шторка, ледяная и тяжелая. Ему не хотелось встречаться с Вивианой взглядом, и он по-детски вертел в руках лежащие на столе предметы.
— Д-да… у нас не все в порядке… в некотором смысле. Рената с недавних пор, ну да… она…
— Это просто невероятно! — заметила с очаровательной непосредственностью Вивиана, поставив локти на стол и опершись подбородком на раскрытые ладони.
— Что невероятно?
— Подумать — такой человек, как ты, может быть страдающим мужем!
Шторка в груди задрожала, вызывая еще более неприятное чувство.
— Ты все еще влюблен в нее? Да?
— Пожалуй, да.
— Вот ты всегда такой: тебе обязательно нужно снабдить простое слово «да» — самое прекрасное из всех, какие только есть, — этим своим «пожалуй»… Ты, наверно, ответил «пожалуй, да» и на вопрос священника, хочешь ли ты, Андреа Балестрини, взять в жены… Эх, беда в том, что ты держишься подобным образом не только со мной, я-то, в сущности, человек посторонний, и ты меня чуточку стесняешься. Но ведь ты же ведешь себя так и с Ренатой!
— Прости, но что ты имеешь в виду? — спросил, вновь надевая очки, Балестрини.
— Ты просто зануда, Андреа. Твое занудство столь простодушно, столь естественно, что мне даже сказать тебе о нем стоит невероятного труда, — нежным шепотом проворковала Вивиана. И при этом улыбнулась так, будто призналась, что покорена его непосредственностью, мужеством, решительностью. — Ведь ты постепенно убиваешь этого несчастного крольчонка. Разве ты не видишь?
— В таком случае еще немного — и мне придется отдать себя в руки правосудия, — сделал робкую попытку пошутить Балестрини. Он не знал, как остановить ее и покончить с неприятным разговором, а может, вовсе этого и не хотел. Даже телефон, вечно такой настырный и назойливый, сейчас молчал, словно подыгрывая Вивиане. Хорошо продуманным жестом Вивиана подняла правую руку и показала три пальца.