Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
— Что это значит? — неуверенно спросил Балестрини.
— Магическое число три. Я задам тебе три вопроса, и на один из них ты должен ответить «да». Согласен?
Балестрини в ответ покачал головой, стараясь придать лицу самое ироническое выражение, на какое только способен. Пока он пытался придумать предлог, чтобы выйти из кабинета, дверь без стука приотворилась, и в ней появилась голова его секретаря Гарибольди. Физиономия у него была куда более унылая, чем обычно.
— Задержали какого-то вооруженного человека, пытавшегося проникнуть в прокуратуру. Его ведут к вам.
Вивиана
— Это террорист?
— Да какой там террорист! Вот увидишь, у него имеется разрешение на оружие. Самое большее, наверно, не заплатил какой-нибудь налог.
— Ладно, я пошла. В воскресенье вы поедете с нами в Терминилло?
— Пожалуй, да, если не случится чего-нибудь непредвиденного.
— Так все-таки да или нет? — спросила, наклоняясь к нему, Вивиана. Балестрини улыбнулся.
— Да. Просто да… Так лучше?
— Пожалуй, да, — серьезным тоном ответила Вивиана и, подмигнув ему, вышла из комнаты. Из коридора уже доносился шум шагов, приближавшихся к его двери.
Узнать, чьи это голоса, было невозможно. Поэтому Де Дженнаро обозначил их начальными буквами алфавита, а самые интересные реплики выписал на листок бумаги. Интересные, однако, не в том смысле, что в них содержались какие-то ценные конкретные сведения. Просто в этих разговорах имелась своя скрытая логика, хотя уловить ее пока не удавалось. Вместе с тем в них не было той бессмыслицы, которая могла навести на мысль о том, что болтовня зашифрована.
Голоса было три. Голос «А» был первым и звучал наиболее авторитетно. Он мог принадлежать старику лет семидесяти — резкий, неприятный, без всякого диалектального акцента. Неприятный голос. Капитану Де Дженнаро он напомнил голос покойного полковника Витали, заправлявшего в следственном отделе лет десять. Порядочный был мерзавец, настоящий садист: глядя на него, юный лейтенант мог подумать, что служить в корпусе карабинеров — самое последнее дело, если тут человек может так ожесточиться.
Но тот, кому принадлежал голос «А», казался более гибким, чем старик Витали, и занимал, вероятно, несоизмеримо более высокое положение. Он произносил «президент», «социалисты», «конфиндустрия» так, как обычно говорят «мой начальник», «мои соседи», «молочное кафе». Но не это главное. «А», хоть и не пользовался каким-то кодом, шифром, проявлял в разговоре такую осторожность, что иногда его просто невозможно было понять. Не произносил фамилий, крайне редко называл имена, прозвища и никогда не указывал должности упоминавшихся им лиц.
Сначала слушать его было скучновато. Голос «Б», основной его собеседник, подавал отдельные реплики, вставлял короткие фразы. У него был еле уловимый венецианский акцент, возможно сглаженный долгим опытом публичных выступлений. «Вам с Франко пора уже убедиться в том, что…» — нередко повторял «А», утрачивая свою обычную невозмутимость. «Б», более спокойный и флегматичный, пропускал это мимо ушей. Было ясно, что эти два человека прекрасно понимают друг друга, и если спорят, то только по отдельным деталям. Нередко разговор касался сугубо личных дел.
Прокручивая эти магнитофонные записи по нескольку раз подряд,
Прежде чем поставить третью, Де Дженнаро пошел на кухню. Включив свет, он краем глаза заметил таракана, шмыгнувшего под буфет. Значит, они опять появились, воспользовавшись отсутствием Сильваны. Она умела бороться с этой нечистью. Не жалея времени и сил, затыкала все щели и выискивала в магазинах все новые, более сильные яды. При ней в квартире не было не то что тараканов — ни мух, ни комаров, ни муравьев. Никто не мог ей противостоять.
— Добрый вечер, капитан! — приветствовал его из темноты промышленный эксперт Никола Джунти, как только Де Дженнаро вышел на балкон.
— А, добрый вечер.
Вот еще один таракан. Как только стемнеет, он незаметно выползает из щели. И так с мая и до конца октября. Однако этот хоть всегда любезно здоровается, а изредка даже угощает отличным вином. При мысли о вине Де Дженнаро почувствовал, что не прочь пропустить глоточек. Но ради стакана холодного «марино» вряд ли стоило поддерживать разговор с соседом, тем более на расстоянии двух метров.
— Чувствуете, какой теплый вечер, капитан? Даже жарко. Если так пойдет, что же будет в июле?
Шумы раскинувшегося внизу квартала Африкано доносились и до их этажа, сливаясь в неясный гул. На их фоне выделялся негромкий хор соседских телевизоров, настроенных на одну программу.
— А вы не смотрите телевизор? — спросил капитан, по-прежнему погруженный в свои мысли. Он никак не мог понять, почему такой прекрасный вечер нагоняет на него тоску.
— Да он у меня сломался, а мастер за один осмотр столько сдерет…
Жаль, что нельзя сесть и работать на балконе. Правда, можно не сомневаться, что, включив здесь магнитофон, он сразу собрал бы внизу целую толпу невидимых, но внимательных слушателей. Капитан вернулся в комнату и улегся на кровать, зажег лампу на тумбочке. Красный глазок магнитофона был похож на тлеющий кончик сигары. Де Дженнаро захотелось пойти в кино, развалиться в удобном кресле и на два часа отвлечься, посмотреть что-нибудь новенькое, даже если в «Рексе» показывают мультики. Но не идти же туда одному.
«Сегодня я беседовал с сенатором Джуссани», — произнес «В», на сей раз начав разговор первым. Эта пленка была помечена маленькой цифрой «3», возможно проставленной самим Паскуалетти. Голос «В» уже мелькнул на второй пленке в диалоге с «Б», но с «А» пока еще он не разговаривал. Это был голос куда более молодой — мужчины лет под пятьдесят, а может, и меньше, в его интонации почти неуловимо проскальзывало что-то сардинское. В тоне слегка ощущалась почтительность, и, хотя «Б» в отличие от «А» не казался таким высокомерным и не говорил начальственно, различие в служебном положении собеседников проступало совершенно отчетливо.