Логово горностаев. Принудительное поселение

Руссо Энцо

— Доброе утро, доктор.

— Привет.

— Я подвезу вас до прокуратуры.

— Да… спасибо.

Улыбаясь, капитан повернул ключ зажигания и одновременно бросил взгляд на молодого человека, которого заметил раньше. Лет под тридцать, спортивного вида, элегантный. Парень этот весьма внимательно рассматривал его пассажира.

Разворачивая машину, Де Дженнаро успел, словно в картотеке, порыться в памяти, пытаясь отыскать что-нибудь подходящее. Но поиски оказались тщетными.

— Какие-нибудь новости? — любезно спросил

Балестрини.

— Новости? Пожалуй, да, — пробормотал Де Дженнаро и невольно ответил улыбкой на улыбку. Он просто физически ощущал какое-то доверие к этому человеку. От него всегда, даже в полуденную августовскую жару, словно веяло свежестью и чистотой.

Капитан посмотрел на двух девушек, переходивших улицу, обдумывая, с чего бы лучше начать разговор. Та, что повыше, заметила, что он смотрит на нее, и слегка улыбнулась. Он подмигнул ей, всем корпусом подаваясь вперед.

— Так какие же новости? — спросил Балестрини.

— Ночью задержали одного парня. Он вез мешочек с тротилом. Пока молчит — наверно, дожидается допроса у следователя, чтобы все выложить.

— Кто такой?

— Некий Баллони. Джакомо Баллони.

— Что о нем говорит приходский священник?

— Ничего.

— Имеет приводы?

— Да уж, конечно, не без этого!

— Почему же «не без этого»? — спросил Балестрини. Капитан, которому хорошо было знакомо такое выражение лица судьи, не ответил, воспользовавшись тем, что неожиданно перед ними откуда ни возьмись вывернуло такси. Таксист, хотя сам был не прав, громко выругался.

— Что за идиот! — воскликнул Балестрини, и тут Де Дженнаро решил, что тянуть дальше уже просто глупо.

— Ферриньо бежал из тюрьмы. Сегодня ночью.

Неожиданный для солнечного дня порыв ледяного ветра словно проник в машину сквозь забрызганное грязью лобовое стекло.

— Потому-то вы и заехали за мной сегодня? Да, конечно, в автобусе не совсем безопасно. А уж о том, чтобы идти пешком, и говорить не приходится.

— Да нет, дело не совсем в этом. И во всяком случае, сегодня утром еще слишком рано чего-то остерегаться, — поспешно возразил Де Дженнаро и, только заметив, как уставился на него собеседник, понял, что сморозил глупость.

— Ну, разумеется, дадим ему, черт побери, немного времени…

— Да нет, я в том смысле, что…

— Ну что вы, капитан, я шучу.

— Я хотел сказать, что он, быть может, даже и не попытается приехать в Рим. Вот если бы он тут появился, тогда другое дело…

— Я знаю, о чем вы думаете. Но все же не считаю, что есть опасность. Если Ферриньо захочет отомстить тем, кто упрятал его за решетку, он, ясное дело, начнет не с меня. А кроме того, мы-то ведь с вами знаем, что от охраны толку мало. Ведь так?

— Увы, да, — пробормотал капитан и почему-то вдруг вспомнил о парне лет под тридцать, таком спортивном и элегантном.

3

— Подойди-ка ближе, — сказал Балестрини, смотря

на часы. Еще половина двенадцатого, а уже ощущается какая-то усталость, словно в конце рабочего дня. Не спеша, он осторожно помассировал веки. Не только потому, что устали глаза, но и руководствуясь известным положением: при виде утомившегося и слегка расслабившегося следователя преступник тоже расслабляется.

— Значит, ты и есть Джакомо Баллони? — спросил Балестрини, поднимая голову, и неожиданно для себя удивился. Он думал увидеть перед собой приземистого, вызывающе наглого, толстогубого парня, изъясняющегося на вульгарном диалекте.

— Да, это я, — ответил юноша лет восемнадцати. Не очень высокий, худощавый, белокожий, голубоглазый, он был похож на мальчика из приличной семьи, убежавшего от няни. Хлопчатобумажная красная клетчатая рубашка не опрощала его, а скорее придавала Баллони вид жизнерадостного ковбоя, совсем неуместный в унылой обстановке служебного кабинета.

— Добрый день, доктор Балестрини, — приветствовал адвокат, назначенный судом, обрюзгший старик-крючкотвор, которого Балестрини раньше знал только в лицо. Обменявшись с ним рукопожатием, Балестрини пристально посмотрел на юношу.

— Садись! — приказал он и тут же про себя отметил: подчиняется без вызывающего кривляния, но и не слишком поспешно. Нормальная реакция. Он быстро просмотрел заметки, в которых резюмировал содержание заведенного на Баллони «дела». Всего несколько наскоро написанных строчек: угон автомобиля, еще автомобильные кражи, вождение машины без прав, соучастие в ограблении (отняли сумку у женщины) и тому подобное. Список длинный, но нарушения не слишком серьезные. Никаких данных о принадлежности к политическим партиям и группам, несколько месяцев вовсе не попадал в полицию. Следователю показалось, что с этого и следует начать.

— Чем ты занимался в последнее время?

— Делал все возможное, чтобы меня не загребли, — ответил, немного подумав, юноша совершенно серьезно.

Балестрини пристально посмотрел на него. Вот уже года два, как он перестал повторять «хорошо-хорошо-хорошо» всякий раз, сталкиваясь с подобными типами или получая подобный ответ. Это была его любимая присказка, когда он не знал, как ему поступить.

— Молодец, Баллони. Но вот вчера ты попался. Такие вещи случаются, когда разъезжаешь с пакетом взрывчатки. Где ты его взял?

— Нашел.

— На дороге?

— Да нет. Где это видано, чтобы тротил валялся на дороге? Я нашел пакет на тротуаре, на улице По. Увидел что-то белое и остановился взглянуть.

— Наверно, его потерял какой-нибудь прохожий?

— Вряд ли. Скорее оставили нарочно.

На сей раз было труднее удержаться от «хорошо-хорошо-хорошо»; эти слова чуть было уже не сорвались с языка, но Балестрини удалось вовремя остановиться, и вместо «хорошо» он нетерпеливо спросил, пытаясь придать вопросу оттенок иронии: