Лондон в огне
Шрифт:
Нет, это было маленькое кладбище у собора святого Эльма, Тиффани и не знала, что здесь еще кого-то хоронят. У ворот мистер Гише раздал нищим щедрое подаяние, зачем-то объяснил, что те неправильно сидят — слепой должен быть посредине, а безногого нужно выдвинуть. Потом прошли между ангелов и крестов, желтых и серых от опавших листьев.
— Я решил, что получше будет в уголке, — пояснял Гише. — Тут по жизни этак натолкаешься, так к чему и после смерти пихаться?
Могила действительно оказалась в самом углу, под кирпичной оградой кладбища. Серожелтая могильная плита уже не казалась новой, листья окружили ее шуршащим ковром.
Эпитафия
Здесь лежит Плейг,
Солдат и человек.
Его будут помнить.
— О солдате напрасно, — невнятно сказала Тиф. — Лишние деньги на буквы потратили. Он просто человеком был.
— Ну, уж не знаю. Я в торжественных словесах не силен, мне текст наша леди написала. И цвет плиты тоже она заказала какой брать. Говорит, у Балаклавы этакие холмы. Это вообще где — эти Балаклавы? — поинтересовался мистер Гише.
— Где-то в Крыму. Такой русский остров.
— Ишь ты, остров. Ладно, ты здесь повздыхай, — вот тебе платок побольше. А я вокруг прогуляюсь. Не поверишь, здесь одна могилка с архангелом — так точь-в-точь мой знакомый ликом…
Тиффани комкала платок, слез почти не было. Одна горечь. И бессмысленность. Вот оценивала вещицы, целая лавка безделушек имелась, до пенса цену каждой мелочи знала. Кроме главного. И как теперь такой пустой жить? Да и надо ли?
Тиф отошла от могилы. Мистер Гише разглядывал статую у старого склепа:
— Нет, ну разве это копье у воина? Ничего они в копьях не понимают. Хлюпаешь еще? Нет? Ну и правильно, Плейг твой неплохо лежит, нам бы так удачно пристроиться. Хотя, лично я, конечно, на море рассчитываю, и спешить не собираюсь. Кстати, платок отдай…
Катили назад, проезжая часть была запружена экипажами, мистер Гише гневно погрозил кулаком водителю наглого автоматона, обозвал того «тупым уличным угнетателем» и заметил:
— Вот так дернет за рычаг косоруко и приедем мы враз. Логос такие шутки любит. А у меня еще дел полно. Я про жизненные. У тебя, понятно, пока туман в голове и полное безветрие. Но сдается мне, ты из упорных. Думай. Со здоровьем-то как?
— Может, у меня и не чахотка, — неуверенно предположила Тиф.
— Да я не про это. Чудные вы люди, все-таки. Это от городской короткой жизни, я тебе точно говорю…
Что делать Мин понятия не имел. Как собственно и все воинство, пылающее ненавистью и готовое героически погибнуть, но не знающее как. Чистотники готовились к самым решительным действиям, но переступать через древнюю клятву не желали — Главный Подвиг должен свершиться без человеческих жертв. Обсуждались варианты глобальных диверсий у Мраморной арки, в Букингемском дворце и Новой верфи. Но что-то серьезное требовало солидного времени на технические действия, а люди обычно быстро спохватывались, да и сторожей с охраной невозможно игнорировать. Армия чистотников была готова применить самые жестокие средства, включая подрыв пороховых зарядов, но опять же никого не убивая. Фигня какая-то, а не диверсия, справедливо полагал измученный Мин. Такой странной войны вообще не бывает. Пробовал советоваться с Леди — у той опыт диверсионной войны был куда как обширнее, но Катрин тоже не очень представляла
…— Это какое-то толстовство пополам с мазохизмом. Диверсионно-подрывные акции без крови невозможны. Ты как урожденный артиллерист должен это понимать.
— Я понимаю. Но что же делать? У них сейчас командир отлежится, они подскочат да побегут куда попало. И сгинут ни за ломаный пенс, — сумрачно пояснил Мин.
— Да, сложная ситуация. Может их на информационно-агитационную работу переориентировать? Создать подпольную типографию, краски натырить, на стенах лозунги писать и троллить горожан по-черному? Действенный, между прочим, способ.
— Не, у них мозги другие…
Мин знал, что идею использования листовок и прокламаций боевые гремлины попросту не поймут. Они людей тупыми считают, а если на тех бесчувственных переростков подтопление подвалов и сбой в работе пневмопочты не действуют, так к чему о смешных бумажках говорить? Типографию чистотники легко бы собрали и запустили. Но ведь нужно еще и что-то умное печатать. Комиссара бы им толкового, да где уж теперь такого найти. При последнем издыхании армия…
…— Тута от так… здесь щечки… рижая… у… шлы-ы-ы-ндра! — описывая, хлопец энергично помогал себе жестикуляцией и образ пригожей рыжей шлындры вставал перед слушателями во всей зримой красе.
Штаб полковых и батальонных сотников держал совет уже час — необычайно долго для лаконичных и сдержанных био-х. Сведения, принесенные саперами, оказались верными: обещанных армии шлындр начальство оставляло себе. И лучших забирал сам капитан-генерал, чтоб он сдох, кобель высокомерный. Хлопцы все сами видели, собственными очами. Предало командование: норму галет так и не прибавило, войны нет, шлындр нет…
Сотники не помнили, когда и что обещало командование — в этом направлении облегченная память био-х буксовала. Но ведь обещали же войску! Всё обещали! Тут вам не что-то, а истинная Европа! Сама Мать-Кинга обещала. Ох и дурят ее генералы!
Они смотрели на заветную бутыль и праведное возмущение кружило хмелем бритые головы с длинными чубами. Обман и измена! Позор!
— Аньба! — вдарил по столу кулачищем седочубый ветеран, так что бутылка подскочила.
— Аньба! Сларагерва! — вторили сотники молодые и старые. Они знали, что сейчас разойдутся по баракам и подтвердят номерным бойцам — да, вновь измена, вновь обмануть норовят честное воинство. Галеты, оружье, рижых шлындр — всё воруют тыловики у боевого панства.
…И поползли новые слухи по лагерю, побежали хлопцы-стукачи до сержантов-надсмотрщиков, на вечернем хвостовом построении полковой общ-капеллан крепко успокаивал, да только попробуй успокой, ежели рижая шлындра — то самое святое. Отдавать обществу надобно то, что обещано, а иначе…
Что будет «иначе», волинтеры еще не знали — сразу всё грядущее будущее очищенным мозгом не ухватить. Но славное грозное «майдун» шуршало, шмыгало меж нар и дощатых сортиров…
Мыслили и тревожились в ту ночь люди и нелюди, и очень многие головы: умные, полу-умные и вовсе пустые, напрягались тяжкими думами под дымным лондонским небом. Многое непонятно было, множились загадки и требовалось их непременно решить. Но имелись в городе и люди, совсем иными мыслями занятые…