Лорд Байрон. Заложник страсти
Шрифт:
К концу августа Байрон был на пределе. Человеку, привыкшему сорить деньгами, было невыносимо слышать угрозы кредиторов и не иметь возможности достать денег. Он решил снять напряжение, нанеся визит Августе, и сознание того, что он не должен оставлять беременную жену наедине с неразрешенными финансовыми делами, заставило его «вести себя по отношению к ней жестоко» все четыре дня до отъезда. Однако впоследствии она вспоминала: «Уезжая, он попросил у меня прощения полушутя-полусерьезно, но доброе слово от него было слишком бесценно, чтобы вдаваться в его тон». Их переписка носит характер нежного взаимопонимания, что вполне естественно для Байрона в те дни, когда ничто его не тяготит.
Аннабелла вспоминает, что «Байрон вернулся из Сикс-Майл-Боттом ласковый ко мне, но обиженный на Августу», которая защищала
Позднее Байрон вспоминал драмы, которые ему пришлось прочесть: «Писатели и писательницы, модистки, какой-то дикий ирландец – все идут ко мне! Некая мисс Эмма с пьесой под названием «Богемский разбойник» или нечто в этом духе… Мистер О'Хиггинс, житель Ричмонда, с ирландской трагедией, в которой нельзя не заметить единства, поскольку главный противник героя большую часть времени прикован за ногу к позорному столбу».
Байрон пытался убедить известную актрису миссис Сиддонс приехать в Лондон, но она не хотела оставлять Эдинбург. В «Друри-Лейн» во время членства Байрона в комитете играли самые лучшие драматические актеры. Кроме Кина и мисс Келли, которой впоследствии восхищались Томас Худ и Чарльз Лэм, комитету удалось привлечь красавицу миссис Мардин, покорившую дублинскую сцену. То, что театральный сезон не выиграл от этого, можно поставить в вину отсутствию хороших пьес, и Байрон пытался найти какое-нибудь решение. Чтение пустых рукописей, валявшихся на театральных полках, убедило его в том, что надо искать скорее поэтов, а не профессиональных драматургов. Он безуспешно переписывался на эту тему со Скоттом, но ему удалось получить «Бертрама» Мэтьюрина. Байрон пытался увлечь Кольриджа идеей написать драму для театра и получал лишь обещания. Правда, Кольридж прислал ему экземпляр поэмы «Кристабель», и Байрон уговорил Мура дать ей хорошую оценку в «Эдинбургском обозрении».
Но даже бурная жизнь комитета не могла освободить Байрона от бремени обстоятельств. Терзаемый сомнениями, он вновь стал проводить ночи без сна и испытывать постоянный страх, вынуждавший его во время медового месяца вскакивать среди ночи и бродить по дому с пистолетами. Вполне вероятно, что Байрон был так поглощен своими бедами, что не понимал, насколько Аннабелла, сама страдавшая перепадами настроения из-за своей беременности, преувеличивала все слова, сказанные им в досаде на судьбу, а не на нее. Когда она поблагодарила его за часы, проведенные с ней вдали от театра, он ответил: «Что ж, бедняжка, тебя легко сделать счастливой», а потом прибавил: «Наверное, ты испытываешь ко мне чувство, которое испытывает мать к ребенку, когда он не шалит». И еще: «Ты единственная смогла сделать жизнь в браке сносной для меня» и «Думаю, ты будешь меня любить, пока я тебя не побью». Часто Байрон повторял свой старый упрек: «Сейчас слишком поздно. Если бы ты вышла за меня два года назад… Видно, мне на роду написано губить все, что находится рядом».
Байрон находил удовольствие и забвение в поздних посиделках за бренди с Киннэрдом и другими друзьями. Но даже это надоело. 31 октября он написал Муру: «Вчера я ужинал в большой компании с Шериданом и Коулманом, Дугласом Киннэрдом и другими скандально известными личностями. Час или два все шло просто прекрасно…» После пирушки ему с Киннэрдом пришлось вести Шеридана по «чертовой кривой лестнице» и доставлять его домой. На следующий день Байрон проснулся с головной болью.
Аннабелла, которая не в состоянии была смириться со столь бурной жизнью супруга, высказывала свои опасения Августе: «Его несчастье состоит в постоянной тяге к приключениям, которая всегда встречается у людей с бурным темпераментом, чьи страсти не укладываются в одно определенное русло. Скука монотонного существования
В начале ноября случилось неизбежное: в доме появился судебный пристав. Байрон сходил с ума от гнева и раздражения. Он уже продал мебель в Ньюстеде, а теперь должен был расстаться с бесценными книгами. И все же его собственность оценивалась суммой в более чем тысячу фунтов. Позднее Байрон говорил Медвину, что «началась конфискация, и судебные приставы завладели даже кроватями, на которых мы спали». Хотя леди Байрон считала пристава «несчастным негодяем», Байрон впоследствии даже подружился с ним, что помогло ему легче перенести свалившееся на него несчастье.
Бедная Аннабелла, полагавшая, что хорошо знает Байрона, пыталась свести его поведение и слова к одной четкой формуле и в результате этого не сумела найти простейших объяснений его поведения. Она полагала, что он безумен, в то время как он, подобно испорченному ребенку, давал выход своему раздражению и, словно ребенок, хотел прощать и быть прощенным после того, как вспышка гнева проходила. Леди Блессингтон после короткой встречи с Байроном мудро заметила: «Он кажется одним из самых легкоуправляемых людей на свете. Хорошо бы леди Байрон удалось раскрыть этот секрет». Слуга Байрона Флетчер, который знал все настроения своего хозяина и был свидетелем его отношений с различными женщинами, с наивной мудростью заметил: «Очень странно, но я никогда не видел женщину, которая не могла бы справиться с моим господином, кроме моей госпожи». Байрон сказал леди Блессингтон, что Аннабелла «наделена непревзойденным самообладанием… Однако оно производило на меня совершенно противоположное действие. Когда я срывался по малейшим пустякам, ее спокойствие уязвляло меня и было похоже на упрек…».
Удивительно, но, даже испытывая постоянный стресс, Байрон был в состоянии вести остроумную переписку. Меррей, не знавший о мучениях, которые испытывал Байрон и заставлял испытывать других, написал Вальтеру Скотту: «Лорд Байрон чувствует себя превосходно и находится в отменном расположении духа, каждый день ожидая появления сына и наследника». На самом деле Байрон чувствовал себя словно в западне. У Аннабеллы были дурные предчувствия. Когда к ним зашел Хобхаус, она была уверена, что он затевает какую-то интригу с целью увезти Байрона на континент, потому что он в приступе меланхолии однажды заявил, что уедет за границу, как только родится наследник, «потому что женщина всегда больше любит ребенка, чем мужа». Приняв, как обычно, его слова всерьез, Аннабелла резко ответила: «Если ты будешь так говорить, то заставишь меня возненавидеть нашего ребенка».
Испытывая горечь и раздражение от присутствия в доме судебного пристава, Байрон решился продать библиотеку. Аннабелла согласилась, потому что ей было больно видеть «его страдания». Он уже договорился с продавцом книг, когда слух дошел до Джона Меррея, который немедленно прислал Байрону чек на полторы тысячи фунтов с припиской, что через неделю предоставит в его распоряжение такую же сумму. Однако гордость не позволила Байрону принять деньги. Он ответил: «Я возвращаю ваш чек нетронутым, но это не значит, что ваш порыв не оценен мной по достоинству».
Леди Байрон понимала, чем грозит ежедневное общение Байрона с актрисами в театре. Его первое и, возможно, единственное увлечение началось в ноябре, когда его больше всего беспокоили семейные и финансовые дела. Вероятно, в других обстоятельствах он бы воздержался от общения с актрисами. Его романтическое воображение находило выход в стихах. От женщин он ждал прежде всего удовлетворения своих физических потребностей, однако постепенно его стали занимать причуды простой девушки, легко ставшей жертвой его чар. Более безжалостный повеса быстро бы избавился от нее, но Байрон продолжал хранить ее письма. Сьюзан Бойс была актрисой второго плана в театре «Друри-Лейн». Желание, чтобы к ней относились как к знатной даме, было пределом ее мечтаний. Она писала, что ей нужны «его уважение и преданность», и ее огорчило, что к красивому подарку Байрон не приложил нежного письма.