Лорд Байрон. Заложник страсти
Шрифт:
Байрон ощущал, что, подобно своему второму «я», Чайльд Гарольду, он преждевременно постарел душой и телом, испытал все в жизни, но по привычке продолжал искать новых ощущений, чтобы пробудить свои уснувшие чувства. Он признавался Уэддерберну Уэбстеру: «В тридцать лет мне уже не на что надеяться… Мои волосы наполовину поседели, а скрюченная нога действует все хуже и хуже. Почти все волосы выпали, а зубы остаются только из вежливости…»
Болезнь Терезы взволновала Байрона, доказав ему, что он может одновременно испытывать страсть и искренние чувства и не слишком циничен, чтобы не ответить на сердечное расположение. Однако двусмысленное положение угнетало его, и он по-прежнему не
Здоровье Терезы постепенно улучшалось, в то время как она нежилась в лучах любви Байрона. В радостной самоуверенности она иногда вызывала у своего возлюбленного взрывы ревности. Стоило ей только поговорить с кем-нибудь в театре, и он испытывал мучительную боль. В один из таких дней Байрон писал из гостиничного номера: «Я заметил, что стоило мне глянуть на сцену, как она обращала взор к этому мужчине, и это после того, что произошло сегодня! Отпусти меня, лучше умереть от разлуки, чем от предательства…»
Годы спустя, разбирая послания своего бывшего возлюбленного, Тереза сказала об этом письме: «Он страшно ревновал и несправедливо обвинял меня со всей страстностью».
Байрон несколько успокоился после того, как его возлюбленной стало лучше и он смог чаще видеться с ней наедине, особенно во время верховых прогулок в Пинете. Тереза вспоминала об этих мгновениях как об идиллии. Но вскоре тихие радости наскучили сердцу Байрона. Его мысли вновь обратились к сестре и жене, и теперь ревновать была очередь Терезы.
Тереза была бы более раздосадована, если бы увидела его письмо к Августе, касающееся ее: «Она красива, ужасная кокетка, чрезвычайно тщеславна, жеманна, достаточно умна, но без всяких принципов, обладает воображением и страстна… Она ездит верхом, но с ней скучно, потому что она не умеет управляться с лошадью, которая наскакивает на мою и пытается укусить. После этого Тереза в своей высокой шляпе и небесно-голубой амазонке начинает визжать – нелепое зрелище…»
Ошибочно было бы судить о чувствах Байрона к Терезе по его равнодушным и язвительным письмам, в которых он давал волю своему внутреннему голосу и которые не могут служить мерой его любви и преданности. В конце июля он наконец-то решился покинуть Венецию. Однако он не знал, как поступить с Аллегрой. Байрон любил ее и был бы рад остаться с ней, но понимал, что его бурный образ жизни и отсутствие уверенности в будущем – неподходящие условия для его дочери.
Некая миссис Вавассур, богатая вдова из Северной Англии, видела Аллегру в доме Хоппнеров и предложила удочерить ее, однако Байрон не желал расстаться с дочерью, хотя и подумывал о том, что миссис Вавассур могла бы дать ей образование. Из этого ничего не вышло, и, когда летом Хоппнеры уехали в Швейцарию, Аллегра стала жить у миссис Мартене, жены датского консула в Ла-Мире. Элиза, няня-швейцарка, была уволена, после того как Шелли уехали из Венеции.
Тем временем к Байрону стали приходить тревожные вести из Англии. Меррей тянул с изданием «Дон Жуана». 15 июля с некоторым трепетом он показал своим консультантам пробный оттиск двух песен форматом в четверть листа. Страхи Меррея не были беспочвенными. Гиффорд, который когда-то благосклонно относился к Байрону, написал: «Этим утром я прочитал вторую песнь и совершенно потерял терпение, увидев, в каком извращенном и непотребном виде изображена потрясающая красота». Даже Дуглас Киннэрд сообщил, что публика не приняла «Дон Жуана».
Меррей попросил Байрона прислать наброски других песен. Байрон
За этим последовал другой удар. Тереза показала Байрону сатирические стихи, которые декламировали на улицах и которые касались их связи. Она убеждала его, что граф испытывает лишь презрение к анонимному сочинителю, но Байрон чувствовал себя не в своей тарелке, хотя поведение мужа Терезы было по-прежнему отменно вежливым и дружелюбным. Неужели он так наивен, или просто закрывает глаза, или ждет своего часа? Внезапно граф объявил, что отправляется в Болонью, в свое поместье, и Тереза должна сопровождать его. Она настаивала, чтобы Байрон последовал с ними. Байрон повиновался, но из письма видно его тревогу: «Прощай, моя милая злодейка, прощай, моя мучительница, прощай, моя всё, но не вся моя! Целую тебя тысячу раз, больше, чем когда-либо целовал, а это, если память не изменяет мне, случалось много раз, считая с самого начала. Можешь быть уверена во мне, в моей любви и в своих чарах».
Байрон послушно последовал за ними и 10 августа прибыл на постоялый двор Пеллегрино в Болонье. На следующий вечер он сопровождал Гвичьоли в «Арену дель Соле» на трагедию Альфьери «Мирра». Произведение на тему инцеста глубоко поразило Байрона. На следующий день он написал Меррею: «…два последних акта глубоко впечатлили меня. Со мной не случилось истерики, как с женщинами, но из глаз хлынули слезы, и все тело сотрясла жестокая дрожь, что бывает не часто». От страха и жалости у Терезы началась истерика, и Байрон завершил письмо такими словами: «Сейчас мы слабы и жалки и извели огромное количество нюхательной соли».
После этого случая они очень редко выходили в свет. Байрон навещал возлюбленную в палаццо Савиоли на Виа-Галлерия, величественном здании с высокими потолками, изысканно украшенной галереей и множеством балконов. Они вместе проводили вечера, когда граф уходил в театр или салон, сидели под прохладной сенью деревьев или у фонтанов в саду. Расчетливый граф, казалось, решился терпеть любовника своей жены. Возможно, все страсти уже остыли в нем, и он не испытывал ревности. Возможно, Байрон ему даже нравился, хотя некоторый мотив его поведения выяснился, когда он попросил английского лорда попытаться через друзей найти ему место в британском консульстве или вице-консульстве в Равенне. Граф Гвичьоли осознавал, что его двусмысленное поведение и богатство стали предметом интереса австрийцев, и будет нелишним заручиться могущественной иностранной поддержкой в случае политических волнений.
Шпионы следили и за Байроном. Они видели, как он переехал в палаццо Мерендони на Виа-Галлерия, в нескольких шагах от дворца Гвичьоли, и сообщали: «Байрон – поэт, и его талант привлечет к нему самых образованных и известных людей в Болонье. Такие люди не уважают правительство». Шпионы докладывали о просьбе Байрона выдать паспорт слуге, чтобы он мог доставить в Венецию неотложное письмо. В письме не содержалось ничего губительного для властей, и было оно адресовано Александру Скотту с просьбой прислать Аллегру в Болонью вместе с гувернанткой и чиновником Эджкомом.