Лошадь как лошадь
Шрифт:
Вадим габриэлевич вагоновожатый веселый, Между всеми вагонный стык. А я люблю в одинокой постели, Словно страус - в подушек кусты. Губы димки полозьями быстрых санок По белому телу любовниц в весну, А губы мои ствол нагана Словно стальную соску сосут.
Сентябрь 1919
– 15
Каталог образов
Занозу тела из города вытащил. В упор. Из-за скинутой с глаз дачи, Развалился ломберный кругозор, По-бабьему ноги дорог раскорячив.
Сзади: золотые канарейки церквей, Наотмаш зернистые трели субботы. Надо мною: пустынь голобрюхая, в ней Жавороночья
Все поля крупным почерком плуг Исписал в хлебопашном блуде. На горизонте солнечный вьюк Качается на бугра одногорбом верблюде.
Как редкие шахматы к концу игры, Телеграфные столбы застыли... Ноги, привыкшие к асфальту жары, Энергично кидаю по пыли.
Как сбежавший от няни детеныш - мой глаз Жрет простор и зеленую карамель почек, И сам я забываю, что живу крестясь На электрический счетчик.
Август 1919
– 16
Ритмический ландшафт
Дома Из железа и бетона Скирды. Туман В стакан Одеколона Немного воды.
Улица аршином портного В перегиб, в перелом. Издалека снова Дьякон грозы - гром. По ладони площади - жилки ручья. В брюхе сфинкса из кирпича Кокарда моих глаз, Глаз моих ушат. С цепи в который раз Собака карандаша. И зубы букв слюною чернил в ляжку бумаги. За окном водостоков краги, За окошком пудами злоба.
И слово в губах, как свинчатка в кулак. А семиэтажный гусар небоскреба Шпорой подъезда звяк.
Август 1919
– 17
Усеченная ритмика
Торцы улиц весенними тиграми Пестрятся в огнебиении фонарей. Сердце! барабанами стука Выгреми миру о скуке своей.
Жизнь! шатайся по мне бесшабашной Поступью и медью труб! Язык, притупленный графит карандашный, Не вытащить из деревянной оправы губ.
Любовь! отмерла, Отмерла Ты, а кромеТолько выслез и бред вчера... Докурю папиросу последнюю в доме, И вот негде достать до утра.
Снова сердцу у разбитого корытца Презрительно толковать, И в пепельнице памяти рыться И оттуда окурки таскать!
Что окурки любовниц после этого счастья? Смешан с навозом песок на арене! Господь! не соблазняй меня новой страстью, Но навек отучи от курения!!!
Март 1918
– 18
Точка плюс недоумение
Звуки с колоколен гимнастами прыгали Сквозь обручи разорванных вечеров... Бедный поэт! грязную душу выголили Задрав на панели шуршащие юбки стихов.
За стаканом вспененной весны вспоминай ты, Вспоминай, Вспоминай, Вспоминай, Как стучащим полетом красного райта, Ворвалось твое сердце в широченный май.
И после, когда раскатился смех ваш фиалкой По широкой печали, где в туман пустота, Почему же забилась продрогшею галкой Эта тихая грусть в самые кончики рта?!
И под плеткой обид, и под шпорами напастей, Когда выронит уздечку дрожь вашей руки, Позволь мне разбиться на пятом препятствии: На барьере любви, за которым незрима канава тоски!
У поэта, прогрусневшего мудростью, строки оплыли, Как у стареющей женщины жир плечей. Долби же, как дятел, ствол жизни, светящийся гнилью, Криками человеческой боли своей!
– 19
Принцип проволок аналогий
Есть страшный
И складки сбитых простынь смотрят слишком грубо, (морщины всезнающего мертвеца). Напрасно женщина еще шевелит губы! (заплаты красные измятого лица!)
Как спичку на ветру, ее прикрыв рукою, Она любовника вблизи грудей хранит, Но, как поэт над конченной, удавшейся строкою, Он знает только стыд, Счастливый краткий стыд!
Ах! этот жуткий миг придуман богом гневным, Его он пережил воскресною порой, Когда насквозь вспотев в хотеньи шестидневном Он землю томную увидел пред собой...
Январь 1918
– 20
Принцип параллелизма тем
Были месяцы скорби, провала и смуты. Ордами бродила тоска напролет, Как деревья пылали часов минуты, И о боге мяукал обезумевший кот. В этот день междометий, протяжный и душный, Ты охотилась звонким гременьем труб, И слетел с языка мой сокол послушный, На вабило твоих покрасневших губ. В этот день обреченный шагом иноверца, Как поклониик легких тревожных страстей, На престол опустевшего сердца Лжедимитрий любви моей, Он взошел горделиво, под пышные марши, Когда залили луны томящийся час, Как мулаты обстали престол монарший Две пары скользских и карих глаз. Лишь испуганно каркнул, как ворон полночный, Громкий хруст моих рук в этот бешенный миг, За димитрием вслед поцелуй твой порочный, Как надменная панна марина, возник. Только разум мой кличет к восстанью колонны, Ополчает и мысли, и грезы, и сны, На того, кто призрел и нарушил законы, Вековые заветы безвольной страны. Вижу помыслы ринулись дружною ратью, Эти слезы из глаз - под их топотом пыль, Ты сорвешься с престола, словно с губ проклятье, Только пушка твой пепел повыкинет в быль. Все исчезнет; как будто ты не был на свете, Не вступал в мое сердце владеть и царить. Все пройдет в никуда, лишь стихи, мои дети, Самозванца не смогут никогда позабыть.
Январь 1918
– 21
Содержание минус форма
Для того, чтобы быть весенней птицей Мало два крылышка и хвостом вертеть, Еще надо уметь Песней разлиться От леса до радуги впредь.
Вот открою я рот свой багровый пошире, Песни сами польются в уши раскрытые дней... Скажите, в какой вы волшебной кашире Столько найдете чудесных детей?
И сегодня мне весело, Весело, Весело! Я от счастья блаженненько глуп, Оттого, вероятно, что жизнь мою взвесила Ты на точных весах твоих губ.
Все мы, поэты - торгаши и торгуем Строфою за рубль серебрянных глаз, И для нас лишь таким поцелуем Покупается подлинный час.
Для того, чтобы стать настоящим поэтом, Надо в минуту истратить века, И не верить ребячливо, что станешь скелетом, И что бывает такая тоска, Что становится сердце дыбом, А веки весят сто пуд, И завидуешь допотопным рыбам, Что они теперь не живут!
...ах! удрать бы к чертям в полинезию, Вставить кольца в ноздрю и плясать, И во славу веселой поэзии Соловьем о любви хохотать!