Лоскутное одеяло (сборник)
Шрифт:
– Извините, вас из библиотеки беспокоят… Тут книжка на вас висит…
– Это вы по поводу моего дедушки Хармса, – пытаюсь объяснить, – дедушка заходил к вам в библиотеку и всё уладил…
– Нет. – И после паузы: – Я могу поговорить с Зинаидой Николаевной Гиппиус?
Как мы писали сочинение
Как-то сидел у приятелей, ещё в Одессе. Выпили. Меня в сон стало клонить. Я вышел в соседнюю комнату и прилёг. Подходит хозяйский сын, ему двенадцать лет тогда было. Неожиданно
– Мне тут задали сочинение… Поможете написать?
– Хорошо, – отвечаю, – какая тема?
– Творчество Пушкина, – говорит подросток. – Я думаю это… о стихотворении «Памятник» написать.
– Ладно, – соглашаюсь, – пиши. «Стихотворение Пушкина “Памятник”…» Записал? Давай дальше: «Только невежды думают, что занятие поэзией – простое дело. К примеру, для создания стихотворения “Памятник” А. С. Пушкину пришлось открыть и возглавить предприятие ритуальных услуг…»
– Так и писать? – неуверенно спросил ребёнок.
– Пиши-пиши, – говорю. – «Пушкин, этот лысоватый, седеющий человек, целые дни просиживал за столом, просматривая отчёты, договариваясь с поставщиками и отчитывая главу отдела Нелепицы Даниила Ивановича Хармса…»
– А за что он его отчитывал? – заинтересовался, значит.
– Ты, конечно, знаешь, что поэзия должна быть глуповата? Нет? А Даниил Иванович знал. Включился в работу. Обещания, повышенные планы. Как следствие – премии, путёвки в дома отдыха для всех работников отдела. И что? Тестовые замеры провели, и выяснилось: средние показатели глуповатости – не дотягивают…
Короче, дописали мы этот бред. Я чуть в себя пришёл и опять за стол вернулся. Забыл совсем про эту историю. Как-то захожу, мне сын приятелей говорит:
– А нам, между прочим, 5–/5 поставили.
Начинаю выяснять и с ужасом вспоминаю ту историю. Превозмогая стыд, прошу показать то, что он написал… Приносит тетрадь. Чистенько так ребёнок написал, девчачьим почерком. Без ошибок, я так не умею. А внизу красным оценка и под ней приписка учительницы: «Занимательно. Хотелось бы подробней. Недостаточно полно раскрыт образ начальницы отдела Вдохновения Мананы Зурабовны Очей-Очарования».
Лена и Тит
Гостил у меня приятель из Киева с красивым именем Тит. И по уши влюбился в соседку, девушку Лену. Ходил за ней хвостиком, разговорами развлекал. А перед отъездом – картинно стал на колено и сделал предложение. Сказал, что скоро за ней вернётся. А Лена через два месяца выскочила замуж. А ещё через месяц звонит Тит. Говорит: ждите, скоро приеду. И бросает трубку.
Я мнительный. Не люблю плохие новости сообщать. Неделю ходил, подыскивал слова, ну… чтобы не ранить сердце человека. И когда Тит, без звонка, нагрянул ко мне домой, я растерялся. Говорю:
– Понимаешь… Ну… Как тебе сказать. В общем… у-ух… Ты только не расстраивайся. Тебе, конечно, сложно будет это услышать, но Лена… замуж вышла…
Тит посмотрел на меня растерянно. Говорит:
– Лена?
Воспоминания
Среди прочего вспоминали одесского человека Киношевера.
Он говорил со скоростью 300 слов в минуту. Математик по профессии, он вычислил, что именно столько слов может воспринять натренированный мозг с потерей примерно 20 процентов информации. То есть Киношевер не просто говорил. Заодно он ещё и тестировал того, с кем разговаривал.
Что касается собеседника – тот неминуемо проходил ровно пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и, собственно, само принятие. Когда нас познакомили, я тоже начал с отрицания. Сложно было поверить, что это происходит со мной. Я вслушивался в поток его речи, пытаясь вычленить хотя бы тему того, о чём мы говорим… И тут пришёл гнев. Ударить его, накричать или просто, развернувшись, уйти по-английски? Но пока я думал об этом, пришла новая стадия, и я стал торговаться…
– Вы не могли бы говорить чуть помедленней? – попросил я.
– Хорошо! – без паузы среагировал Киношевер и автоматически замедлил речь.
До 285 слов в минуту. Тут-то у меня и началась депрессия. Кроме того заболела голова, и я стал искать, на что опереться, чтобы подождать, когда настанет последняя стадия… Я, правда, думал, что она окажется летальной… Но пришло «принятие». То есть я уже воспринимал его речь как пение соловья, жужжание стрекоз, шум ветра. И убедившись, что это единственное возможное отношение, которое позволяло мне находиться рядом с ним больше одной минуты, – состояние это я зафиксировал.
Так мы с ним и общались. Он говорил. Я слышал стрёкот цикад и думал о своём. И это, надо признаться, совсем не мешало нашим доверительно-приятельским отношениям.
Не узнал
Брат рассказывает:
«Сижу на скамейке, на Приморском бульваре. Какой-то мужик подходит и улыбается.
– Вы меня узнаёте?
Говорю, что нет. Мужик скис.
– Как же так… Нет, вы должны меня узнать. Это ужасно обидно!
Ладно. Присмотрелся. Определённо откуда-то его помню, но откуда? Никаких мыслей.
Мужик посмотрел на меня, как на врага, вздохнул, повернулся и пошёл дальше. Тут уж я сам заинтересовался. Кричу вдогонку:
– Эй, может быть, сами скажете, откуда я вас знаю?
Мужик останавливается, поворачивается. Смотрит на меня мрачно:
– Вы вчера в театр ходили? Правильно? В первом ряду с блондинкой стройной такой сидели… Тоже верно… А я на сцене был. Главную роль играл…»
Первая работа