Лоскутное одеяло (сборник)
Шрифт:
– Такое дело… Только я мужиков-ремонтников отпустил – набежали бабы местные. Начали вопросы задавать. А как хохлы пьют? Я говорю: пьют умеренно. И в основном – вино. Они как про вино услышали – чуть не застонали от удовольствия. Одна даже созналась, что из-за вечных пьянок у неё с мужем год не было… Спрашивает, может, тебе надо чего? Я говорю: перчаточки бы резиновые – пару. Отвечает: хорошо! Принесу после. И глаза такие из-под платка… Так что – уходи. Свидание у меня намечается…
Утром встречаемся с Артемом.
– Ну что? – интересуюсь. – Приходила твоя? С глазами из-под
– Нет, – сознался Артём. – Она не пришла. Муж её пришёл… Не знаю, что ему наплели, но врезал он мне промеж глаз неслабо… А ещё, знаешь, – добавил немного ошалело, – перчатки-то он мне принёс!
Первые армейские впечатления
В Советскую армию я попал по осеннему призыву 1987 года. Ну как «попал». Сначала я пять часов блуждал по загону призывного пункта.
– А что ждём? – спросил, не очень разбираясь в происходящем.
– Как что? Покупателей, – ответили мне.
И я понял, что на уроках истории нам говорили не всю правду. Крепостное право на Руси ещё не отменили.
Наконец-то перед нами нарисовался покупатель – бравый майор в помятом кителе.
– Так, где мои солдатики? – бодро сказал он. – Где мои защитники Отечества, герои будущих сражений? Чьими героическими именами будут названы не менее героические фамилии.
И нас повезли в Киев на месячный курс молодого бойца. И сразу же, на второй день, поставили в наряд по кухне, мыть посуду. Трёх солдат поставили… Примерно на полторы тысячи едоков… Какой мы там бардак развели – гражданскому человеку не объяснить. Скажу только, что слив засорился, и воды у нас было по щиколотку. Грязные кастрюли из нержавейки качались на воде, как кораблики. И тут вбежал белый от ужаса сержант, дежурный по кухне:
– Так! Быстро убрались! Генерал приехал, сейчас поест и придёт нас инспектировать!
Мы отложили грязные тарелки и начали срочно пробивать слив… Вбежал лейтенант, взводный наш.
– Вы охренели? Генерал уже допивает компот, а у вас такая грязь. Сержант!
Вот уже и сержант нам помогает. Закатал рукава и слив прочищает. Тут как раз ротный подоспел.
– Придурки! Расстреляю на месте! Меня из-за вас на гауптвахту отправят бессрочную!
…И тут входит, пошатываясь, генерал. Похоже, что развезло его от компота. Багровеет. Шипит:
– Это что такое!!! Равняйсь – смирно!…Понял я, понял, какая у вас здесь служба! Развалили Вооружённые силы!
…Тишина стояла такая, что даже мух не было слышно. Потому что они тоже стояли по стойке смирно… На сержанта и лейтенанта страшно было смотреть. Капитан мгновенно вспотел. И, мне показалось, он к кобуре потянулся, чтобы немедленно застрелиться. А я понимаю, что если все молчат, то поддерживать беседу с генералом придётся мне:
– Товарищ генерал, – говорю. – А по-моему – ничего. В принципе – не очень грязно…
Моя простая, кажется, фраза, произвела на генерала неизгладимое впечатление.
– В принципе, – повторил он и махнул рукой. – Эх…
После чего немедленно удалился в столовую допивать компот. Капитан, погрозив мне кулаком, вылетел следом.
– Ладно, рядовой В Принципе, – сказал мне
И из меня стали делать солдата.
Игра в бисер
Останавливает меня ротный.
– В увольнение хочешь пойти?
Кто ж не хочет. У нас все хотели.
– Пойдёшь, – говорит. – Только сначала выучишь с рядовым Мамадалиевым «Обязанности часового». Можете учить в карауле. Я вас в одну смену поставлю.
Рядовой Мамадалиев был беззлобным, улыбчивым узбеком, который знал по-русски только два слова: «не понимай». То есть проблемы у меня начались на этапе объяснения: что я от него хочу. Когда мы остались с ним в карауле в бодрствующей смене и я, взяв его за куртку, препроводил в сушилку, Мамадалиев повёл себя смело – принял боксёрскую стойку и стал посылать в мой адрес узбекские проклятия.
Бить Мамадалиева не входило в мои ближайшие планы. Пришлось принять на вооружение метод русского путешественника Миклухо-Маклая. То есть, не обращая на Мамадалиева внимания, я достал Устав караульной службы и стал его увлечённо листать. Методы русских путешественников редко подводят. Мамадалиев быстро связал в голове оплеухи от ротного и книжку, которой эти оплеухи наносились, и через десять минут мы уже спокойно разбирали обязанности часового.
Мамадалиев оказался толковым парнем. За два дня мы выучили все три предложения. Я не иронизирую. Если бы мне понадобилось выучить что-то по-узбекски под началом Мамадалиева – даже не знаю, уложился он бы я в этот срок. Не надо забывать, что в тексте знакомыми Мамадалиеву были только предлоги.
Короче, текст был выучен. Буква за буквой, Мамадалиев выстроил в своей голове этот ручеёк странно сочетаемых русских звуков, из которых были составлены «Обязанности часового». Он даже… как-то не проговорил и не прошептал, а… прожурчал их бегло и уверенно. И вдруг…
Вот. Всё дело в моём дурацком характере… Я вдруг вспомнил, что настоящий мастер каллиграфии, закончив работу и насладившись её совершенством, слегка портит один из иероглифов, чтобы не раздражать богов… Короче, там были такие слова «…и не допустить проникновения на объект».
– Знаешь, Мамадалиев, – я как бы обращался к нему, хотя на самом деле просто размышлял вслух, – когда дойдёшь до слова «проникнуть» – сделай так: скажи «пряник», почеши живот и только после этого продолжай «…новения на объект». Не понятно? Сейчас будем репетировать…
На это ушло ещё часа два…
Настал день нашей премьеры. В ленинской комнате ротный сам принимал экзамен. Мамадалиев, бледнея, встал и довольно сносно повторил три первые фразы обязанностей караульного. Дойдя до кодового слова, он остановился, посмотрел на меня и, снова повернувшись к ротному, отчётливо проговорил «пряник». Снова посмотрел на меня и, вспомнив то, что мы разучивали, – почесал живот. Я заржал, опустив голову на стол. Но как я и рассчитал, чуда «заговорившего немого» уже ничего не могло испортить. Ротный, наблюдавший за происходящим с восторгом театрала, которому мешают наслаждаться игрой любимого актёра, недоуменно посмотрел на меня: