Lot-Te-Rей
Шрифт:
– Ты ведёшь себя деструктивно!
– И это мне говорит любитель резать подростков в подвале! Салли, отвянь, а? Я доказал тебе, что у меня есть зубы, и теперь предлагаю честный договор: ты не лезешь в мои дела, я в твои. Не устраивает? Я прямо сейчас я отдаю видео, где ты меня всячески дискриминируешь в полицию, а родственникам Стефании сливаю запись нашей беседы.
Иван говорил очень убедительно, и Салливан чувствовал себя мухой, опутываемой липкой паучьей сетью.
– Ты мне руку сломал!
– сказал он.
– Ну, извини. Ты меня вон порезал всего.
– Ты сам этого хотел.
– Да ну? Ты щас прикалываешься, или у тебя от многолетнего эстеса совсем мозги отсохли?
–
– Ты же сам сказал, что хочешь этого...
– То есть ты реально без балды считаешь, что маньяк делает жертве приятно, когда режет её на ремни?
– Никто не может мешать праву людей на удовольствие!
– Даже если это ведёт к смерти или травмам?
– Это право личности на самореализацию. Ты бы это знал, если бы не прогуливал занятия!
– сквозь зубы ответил тьютор и застонал - боль в сломанной руке становилась всё ощутимее.
Иван пристально посмотрел на Салливана.
– Чувак, ты мне просто глаза открыл. Я всю жизнь считал, что вы в своем Евро-Азиатском союзе со всеми этими сексуальными реформами - просто толпа извращенцев. А вы, оказывается, наши души спасаете.
– Очень трудно спорить, когда у тебя рука сломана.
– Не могу с тобой не согласиться! Кончай вату катать: ты условия сделки принимаешь?
– Да!
– резко ответил Салливан.
– Тогда вздрогнули, - Иван коснулся своим бокалом стакана Салливана и проглотил темный напиток.
Тьютору ничего не осталось, как последовать примеру ученика.
Тёплая волна прокатилась от центра груди.
– Что по презентации?
– спросил Салливан.
– Не понял?
– Тема твоей завтрашней презентации какая будет?
– А! По этому поводу не парься. Скажу, что слишком мало смыслю в эстесе и сделаю обычный доклад.
– Не вздумай обмануть!
– сказал Салливан и скривился.
Невидимый ветер гнал по июньскому небу большие белые облака. Иван и Вирджиния лежали на покатой крыше школы, широко раскинув руки.
– Облака в летнем небе... Нижние летят на юг, верхние летят на север... Скоро и меня этот ветер куда-нибудь унесет, - сказала Вирджиния и коснулась ладони Ивана.
– Не болит?
– Да нормально всё, - ответил юноша.
– Расслабься, короче.
Деблокирующие нервную систему гормоны имели побочный эффект. Настроение Вирджинии стало переменчивым, если раньше девушка всегда была весела и приветлива, то теперь она всё чаще выглядела тревожной, ходила по школе задумчивая. И с каждым днем, сама не зная почему, Вирджиния всё сильнее привязывалась к Ивану. Если месяц назад он был для неё лишь одним из френдзоны, то теперь в Вирджинии проснулась какая-то тяга к этому странному хмурому русскому, который лишь однажды - в день, когда она рассказала про выигрыш в лотерей, приподнял свою железную маску. Иван отличался от остальных одноклассников и друзей Вирджинии. В его грубой, звериной дикости, отталкивающей беззаботных и так похожих друг на друга остальных подростков-хумано, Вирджиния чувствовала скрытую силу, на которую можно было положиться.
– Я боюсь Салливана, - сказала Вирджиния.
– А вдруг он узнает, что брат Стефании давно умер?
– Обязательно узнает. Но на это уйдёт дня три-четыре.
– А что будет дальше, Иван? Он подставит тебя, а потом проберётся ко мне в комнату и что-нибудь со мной сделает. Может, лучше пойти к нему...
– Заткнись, чё ты гонишь!
– зло перебил девушку Иван.
– Не парься, я сказал. Всё нормально будет. Я уже поплакался перед директором и рассказал, что Салли предлагал мне алкоголь.
– Это серьёзное обвинение.
– Ага, - директор так и сказал.
– Теперь он будет вынужден начать расследование, а
– А если он побоится настучать на тебя?
– Положим, посадить за убийство я Салливана не могу, но испортить ему жизнь обвинением в распитии алкоголя с учениками мне по силам.
Вирджиния усмехнулась.
– Ловко!
– Лучшая защита - это нападение, - сказал Иван.
– Так отец всегда говорил.
– Ты уже знаешь, когда тебя забирают?
– спросил Иван, помолчав.
– Нет. Боюсь, что уже скоро. Тьюторы смотрят на меня так, словно меня уже нет в школе. Я не хочу никуда ехать, Иван.
– Не хочешь, значит, не поедешь. Есть один способ, свалить из этой школы и из этой страны.
– Свалить? Куда? Туда, где лучше?
– Туда, где труднее. И туда, где люди не такие травоядные, как здесь.
– Хорошо! Как скажешь. Я согласна, - Вирджиния вдруг улыбнулась.
– Облака в июньском небе унесут меня в далекую северную страну...
– Все решится очень скоро, - сказал Иван.
– И пока я с тобой, ничего не бойся.
В этих словах не было ни бравады, ни подростковой самоуверенности. Это были слова мужчины, принявшего непростое решение. И Вирджиния, то ли поддавшись атмосфере этого летнего вечера, то ли под влиянием раскрывших её естество гормонов, почувствовала себя совершенно иначе. Она вдруг ощутила себя не безликим бесполым хумано, которому с детского сада внушают, что человек живет лишь для получения телесных наслаждений... Не одним из подростков, плохо понимающим сущность деторождения, но знающим толк в самых разнообразных извращениях... Она вдруг стала женщиной.
– Вирджиния, - сказал Иван, приподнимаясь на локоть.
– Если ты доверяешь мне... В общем, я сейчас попрошу тебя сделать одну вещь. Просто сделай это.
Вирджиния кивнула.
Иван вытащил из рюкзачка блокнот и ручку и протянул их девушке.
– Пиши. Я, Вирджиния, открыто и без всякого принуждения сообщаю. Поставь двоеточие. Ради получения удовольствия и наслаждения, я добровольно готова претерпеть все муки моего убийства со стороны подателя сего...
На следующий день в приюте проходил объединенный праздник семьи и удетерения. Поскольку интернат был крупнейшим в городе, чаще всего площадки для встреч детей и взрослых располагались именно здесь. Пары, желающие взять на воспитание несовершеннолетнего хумано, приходили для знакомства с будущими отпрысками, и коридоры школы заполняла пестрая толпа евро-азиатцев. Принятие, или выражаясь официальным термином, adoptация детей в семью всячески поощрялась объединенным правительством, она сулила налоговые льготы и социальную защиту, но одновременно накладывала на adoptирующую пару немало обязательств. Нужно было прослушать курс лекций по толерантному воспитанию, обеспечить ребенку полную свободу самовыражения, сама же семья с момента adoptации оказывалась под пристальным вниманием социальных работников. Всё это отпугивало евро-азиатцев, поэтому, несмотря на массированную государственную рекламу полноценных семей, состоящих из двух-трёх родителей и пары adopted хумано, год за годом кривая удетерения падала. А вот число экскурсантов, посещающих приюты во время праздников семьи, напротив росло. На молодых хумано приходили посмотреть, как на обезьянок в зоопарке. Им приносили конфеты и игрушки, с ними пытались заговорить и посюсюкать. Особую активность проявляли пожилые пары. Накаченные силиконом ярко накрашенные существа неопределённого пола бродили по коридорам, а при виде очередного подростка растягивали губы в пластиковых улыбках, яростно махали руками и кричали: "Привет! Как дела?"