Лотос пришлого бога
Шрифт:
Кроха внимательно всмотрелся в чай и важно зашагал по столу, ловко огибая тарелки и прочую посуду. Дойдя до края столешницы, он развернулся обратно.
– Прогуливается, - констатировал Левинский.
– Пр-рогулка перед сном, - тут же откликнулся Кроха и остановился перед Харвичем.
– Ты!
– воскликнул он, долбанув клювом палец Винцента.
– Эй!
– вскрикнул Харвич.
– Ты чего? Ну и клювище!
– пожаловался он, рассматривая красное пятно возле ногтя.
– Так и дырку продолбать недолго!
– Похоже, ты ему понравился, - сказал командир.
– Он тебя
– Ага, разбежался!
– сердито ответил Харвич.
– Чтобы он там меня затюкал в темноте до полусмерти! Ишь, как клюется!
Попугай занялся чаем, не обращая больше внимания на людей. А те с интересом наблюдали за птицей. Кроха очень нравился всем, включая и пострадавшего Харвича.
Наконец Кроха решил, что чаю с него достаточно, и вновь обратил свое внимание на инспектора Харвича.
– Пр-рогулка перед сном!
– настойчиво сказал он, уставясь на Винцента левым глазом.
– Ну ладно, уговорил, - согласился Харвич.
– Только договор - не драться!
– Др-раться надо, - возразил попугай.
– Когда надо.
– Но сейчас-то вроде ни к чему, - уточнил Харвич, и тут же поймал себя на том, что говорит с попугаем совершенно всерьез, как с разумным существом. Винцент слегка смутился и встал.
– Ну, пошли гулять, - предложил он.
Попугай легко вспорхнул к нему на плечо и интимно шепнул прямо в ухо Харвича:
– Пр-ройдемся...
Разведчики расхохотались, увидев, как молодой инспектор изумленно вытаращил глаза.
– Да, - сказал Левинский, - с этой птичкой не соскучишься.
Винцент с попугаем на плече вышел из коттеджа, провожаемый веселыми взглядами разведчиков. Темнело, лес и пруд со свернувшими лепестки лотосами укрылись легчайшей синеватой дымкой, и тишина вокруг стояла такая, какой Харвич не слышал уже много лет. Где-то в елях чирикнула засыпающая птаха. Винцент с удовольствием вдохнул пахнущий хвоей воздух.
– Хорошо здесь!
– сказал он.
Попугай мягко снялся с его плеча и опустился на траву метрах в двух от Харвича.
– Кр-расивые куклы, - сказал Кроха.
– Нравятся.
– Что за куклы?
– не понял Харвич.
– Красивые.
– А где они?
– Винцент демонстративно огляделся по сторонам, как бы пытаясь отыскать красивых кукол.
– Чра-чра... чра...
– Кроха явно хотел выговорить какое-то слово, но у него не получалось. Харвич попытался угадать:
– Чакра?
– Чра!
– сердито каркнул попугай.
– Чирок?
– Чра!
– Чертовщина?
– Чра!..
– Ну не знаю я ни одного слова на "чра", - сдался Винцент.
– Не знаю!
– Чра...
– грустно повторил попугай и, энергично захлопав крыльями, полетел к елям.
– О чем это вы тут с ним беседовали?
– послышался за спиной Винцента голос инспектора Ольшеса.
– О каких-то куклах... эй, а ты откуда взялся?
– Харвич изумленно уставился на Даниила Петровича, возникшего, казалось, прямо из воздуха.
– Ну, не тебе бы спрашивать, - насмешливо ответил Ольшес.
– Так что за куклы?
– Не знаю! Он несколько раз повторил - "чра, чра", но что он имел в виду, понятия не имею.
– Разберемся, -
– Ну, ты даешь... Ты что, всерьез относишься к болтовне обычного попугая?
– А ты уверен, что это обычный попугай?
– ответил вопросом инспектор.
– В общем, конечно, птичка незаурядная, - согласился Винцент.
– Но все равно это просто птица и ничего больше.
– Посмотрим, посмотрим, - процедил сквозь зубы Даниил Петрович и тут же проявил интерес к вещам земным и прозаическим: - Вы там не забыли оставить мне что-нибудь перекусить?
Харвич злорадно хихикнул.
– Твою порцию попугай слопал.
Ольшес испуганно воскликнул:
– А вы и отдали!
И умчался в коттедж.
8.
Главный хранитель картинной галереи выглянул в узкое окно замка. Да, народу прибывало. По мосту в замок то и дело проходили все новые и новые группы туристов. Скоро тут начнется настоящее столпотворение. Фестиваль продлится целый месяц, и потом еще несколько дней поклонники высокого искусства будут изучать новые работы художников и скульпторов, появившиеся в Заповеднике. А потом все снова стихнет на полгода...
Эдуару Модильяни нравилась его работа. Но иногда ему хотелось, чтобы фестивали проводились пореже. Уж очень много было из-за них суеты.
Кабинет главного хранителя располагался на чердаке, под самой крышей замка Хоулдинг, и являл собой длинное узкое помещение, выходящее окнами на обе стороны замка, во внешний и внутренний дворы. И Модильяни, изучив обстановку снаружи, направился в противоположный конец комнаты, чтобы выглянуть и во внутренний двор, в центре которого рос громадный баньян, невесть кем и зачем привезенный на планету Минар. Баньян представлял предмет особых забот хранителя. Этот изрядно надоевший Эдуару бенгальский фикус грозил со временем заполнить собой все огромное пространство внутреннего двора. Но срубить его не представлялось возможным: он был настолько живописен, что ни один путеводитель по Заповеднику не обходился без изображения чудо-дерева. Воздушные корни баньяна, растущие прямо из толстых старых ветвей, выглядели на диво привлекательно, туристы просто млели, глядя на них. И потому Модильяни приходилось лично и с чрезвычайной осторожностью расправляться с излишками - то есть просто-напросто выходить во двор по ночам, с пилой и топориком в руках, и срезать те корни, которые он считал уж совсем не нужными, а потом замазывать место среза краской в тон ветви. Ведь каждый такой воздушный корень со временем превращался в новый ствол дерева... а внутренний двор замка был хоть и велик, но не безграничен.
Конечно, вокруг баньяна уже топталось с полдюжины ротозеев. Модильяни высунулся из окна. Читы не видно... наверное, опять бродит где-нибудь по окрестностям. Вот еще достопримечательность, от которой сплошная головная боль. Ну зачем обезьянам гулять вокруг художественной галереи? Добро бы одна, а то иной раз и десяток их набежит в замок... да начнут изучать картины... Но постоянно при замке Хоулдинг, к счастью, жила только орангутаниха Чита, построившая себе дом в ветвях баньяна. Однако и ее с избытком хватало для разного рода мелких неприятностей. Очень энергичная дама эта Чита...