Ловцы душ

Загороднева Наталья

Тишину вечернего сумрака прорезал пронзительный звон. Я вздрогнула и очнулась. Кто-то пришел. Нащупав палку, приковыляла к двери, и только приготовилась спросить, кто там, как снова накрыло ощущение дежа-вю: показалось, что сейчас прозвучит глубокий бархатный голос, и я услышу имя того, по кому так скучаю. И зовут его... Ну, я же знала! И забыла...

– Кто там?

– Анечка, открывай. Это Татьяна.

18

Оказывается, осенние вечера могут быть такими приятными - все зависит от компании,

в которой их проводить. Мы с Таней устроились в зале у искусственного камина, на пушистом ковре, потягивали глинтвейн и болтали обо всем подряд.

– Расскажи мне о Яне, - попросила я, когда повисло молчание.

– О Яне...
– стушевалась Таня.
– Что же рассказать... Я ее мало знала. Но она была необыкновенная.

– В каком смысле?

– Ну, - замялась она.
– Ну, хорошо. Вот хотя бы скажу так: до знакомства с ней я считала, что все в моей жизни уже распланировано на много лет вперед, и не будет никаких сюрпризов. В первую встречу я и не запомнила ее. Зато потом...
– она замолчала. Встряхнула короткими волосами, продолжила: - Она умела любить. Просто так, ничего не ожидая взамен. Ей было важно, что она сама любит, понимаешь?

Я помотала головой. Глинтвейн уже играл в крови, голова немножко кружилась, и тело стало как ватное.

– Ну, неважно, - отмахнулась она. В ее глазах блестели всполохи ненастоящего огня, щеки порозовели, а лицо приобрело выражение глубокой задумчивости.
– Она меня изменила, понимаешь? Я стала другой. И это было удивительно - человек, стоя на пороге жизни, думает о других, больше, чем о себе...

– Ты любила ее?

Она опустила взгляд на стакан, задумчиво поигрывала багряным напитком, будто решая, что лучше сказать.

– Я и сейчас люблю. Но эта любовь... ее трудно описать. Я скучаю по ней как по родному человеку, хотя так мало с ней общалась... при жизни...
– она спохватилась, поправилась, - не видела ее здоровой.

– Где же вы встретились во второй раз?

– Где?
– она уставилась чуть косящими карими глазами мне в переносицу.
– Там... В больнице.

– Что-то не сходится, - усомнилась я.
– ты говорила, что у нее был сердечный приступ, моментальная смерть. Какая больница?

– Так, я уже пьяная.
– Она поднялась.
– Ого, как поздно! А мне еще через весь город пилить!

– Вот еще! Оставайся, кто тебя там ждет? Комната найдется, а мне только в радость.

– Правда?
– обрадовалась она.
– Отлично.

Выходя из комнаты, задержалась в дверях.

– Слушай, я хотела тебе предложить... Давай составишь мне компанию, я собираюсь на днях съездить на кладбище, посмотришь на Яну, на ее портрет, вернее.

– Почему бы нет?
– пожала я плечами.
– Съездим.

– Ну, вот и отлично, - она зевнула.
– А теперь давай спать.

Я уложила ее в комнате родителей, на огромную двуспальную кровать, после ночной смены моя спасительница так устала, что уснула, едва коснулась головой подушки. А я вернулась в зал, села у камина и смотрела на краснеющие трещинки в искусственных поленьях.

Хмель слетел, и осталось ощущение какой-то недоговоренности. Что-то было на поверхности, неуловимая тайна, которая не давала мне покоя. Почему я думаю о Яне? Из-за Тани? Нет. Я не ревную, смысл делать это по отношению к умершему человеку? Я вспоминала стихи Яны, адресованные ее мужу и душу скребли кошки. Я ей... завидовала. Представляла себе ее жизнь, размеренное существование, лишенное мук одиночества, тесный мирок под названием "семья". Что случилось бы, если б она не умерла? Остались бы их чувства такими же жаркими спустя годы? Или все съели бы быт и привычка? Почему-то не верится в длительность счастливых отношений.

Наверное, я задремала. Снова вернулся тот сон, где я жарила пирожки. Теперь он продолжился. Все то же: кухня, залитая оранжевым светом, приятная мелодия из динамиков, крепкие руки любимого, обнявшие со спины...

Я откинулась назад, чувствуя его плечи. Он выше меня, и ему пришлось наклониться, чтобы шепнуть мне в ухо: "Хозяюшка моя... Любимая". Я млела от счастья, прикрыла глаза, чувствуя кожей его теплое дыхание. Он легко коснулся губами моей шеи, я застонала, прижимаясь к нему еще сильнее. В этот момент я ощущала себя единым целым с ним, и никого другого на его месте невозможно было представить. Только он, с такими чудесными мягкими губами, нежной улыбкой, пахнущий ванилью и сливками, мой любимый...

Что-то отбросило меня, оторвало от него, навалилась темнота, холод, мне стало страшно. Я озиралась, ища его глазами, чувствуя: он рядом, здесь, и мне нужно найти, нащупать его руку и держать крепче, не отпускать. А в грудь уже бил ледяной ветер, до физической боли морозящий кожу.

– Я здесь! Здесь!
– кричала я в темноту, закрываясь руками, плакала, и слышала его слабый голос, зовущий меня по имени: "Яна! Яночка! Не уходи, прошу, не бросай меня!"

А ветер отталкивал меня все дальше и дальше, и я уже не чувствовала ни рук, ни ног, понимала, что еще чуть-чуть, и я просто замерзну.

– Где ты? Где?
– крикнула я в темноту, готовясь окликнуть его по имени, и... проснулась.

Я лежала на полу, в открытую форточку сквозняк принес запах дождя и скорого снега, я дрожала от холода и ощущения такой неизбывной тоски, что не выдержала - разрыдалась. Ревела в голос, обняв руками колени, выплескивая накопившиеся боль и томительное ожидание.

На шум прибежала Таня.

– Аня?! Что с тобой?
– затормошила меня она.

– Я больше не могу-у-у, - завыла я, уткнувшись в ее плечо.
– Не могу больше видеть эти сны! Это не моя жизнь, не мой мужчина, не моя любовь, но почему я все это чувствую? Я схожу с ума, Таня! Меня нужно в психушку, лечить от раздвоения личности!

– Перестань, о чем ты?
– фальшиво возмущалась Таня.
– Ты не больна. С тобой все в порядке, это просто последствия...

– Не нужно снова говорить, что это от стресса и шока!
– взорвалась я.
– Я не верю, что от стресса я способна чувствовать эмоции незнакомой мне женщины!