Ловцы душ
Шрифт:
Но, помывшись, посмотрела на себя в зеркало и сказала вслух:
– А ты как хотела? Людям нужна вера. Придется соответствовать.
И, когда я спустилась вниз, все домашние обернулись и замерли. Волосы я собрала в высокий узел на макушке, сверху накинула белый прозрачный шарф, закрасила следы усталости на лице корректором и теперь, наверняка, выглядела как подобает лидеру общины - крепкая, не сломленная горем, сильная женщина. Глеб встал со стула, медленно подошел ко мне, встал рядом, высокий, я смотрела на него снизу вверх, потом обнял меня, взял
– Пожалуйста, не надо церемоний, - тихо попросила я.
– Прошу вас, останьтесь для меня теми, с кем мне было легко и свободно?
Глеб Борисович поднялся, улыбаясь в мокрые седые усы.
– Ну и ты тогда позволь считать тебя родной? Будь нам за дочку?
Я благодарно кивнула.
Сели за стол, в коридоре послышался шум, и в двери вошла ...
– Мама?
– вырвалось у меня, и она вздрогнула, прижав к себе Стаса.
А он узнал меня, потянулся ручками. Я подошла к ней, не отводя взгляда от ее лица, взяла ребенка. Ей, конечно же, все рассказали. Глаза ее заполнились слезами, она заплакала и обняла меня. Я тоже обняла ее свободной рукой и думала, что все это просто не укладывается в голове, и кому расскажи - не поверят.
За столом Глеб, кашлянув, протянул мне артефакт, что я подобрала в храме.
– Анна... Мы подумали, тебе это нужно.
– Да, - ответила я, пальцем гладя шершавую поверхность камня.
– Это станет самой главной загадкой на ближайшее время. Но я подумаю об этом завтра. Мы все заслужили хотя бы день душевного покоя....
40
После обеда я поднялась к Тане. У нее в комнате дежурил Максим, чему я совсем не удивилась. Увидев меня, встал, приложил руку к груди, слегка поклонился. Я подошла, обняла его, прижалась, как к брату, он тоже тепло прижал меня. Мы все поняли без слов - я почувствовала его преданность, готовность защитить даже ценой своей жизни, но... В глубине его души жил подросток, чистый, открытый, мечтательный. И тот мальчик сейчас очень боялся за свою девочку. За ту, которая с первого взгляда стала ему роднее всех на свете. Упрямая, своенравная, непослушная. Одинокая. И он, конечно, переживал, что она оттолкнет его, не потому что не любит, а потому, что вбила себе в голову, что недостойна счастливой жизни рядом с тем, кто понимает, разделяет все ее страхи и горести и готов делить всю жизнь. Такой же, как она, разуверившийся в том, что где-то есть та, что поймет без слов, и полюбит его - такого, как есть. И еще он немножко ревновал ее ко мне, понимал, что ради меня она оставила его и ушла туда, где ее могли убить, а он, Максим, не мог защитить ее тогда.
– Прости, - прошептала я ему в ухо.
Он ничего не ответил, молча вышел из комнаты.
Я подсела к Тане. Подруга по-прежнему была бледна, но уже не так, как тогда. Взгляд умных карих глаз стал живым, и каким-то солнечным. Я
Она улыбнулась мне. Я ей тоже. Нам и слова-то были не нужны. Мне только было интересно: поняла она, что нас связывает, или нет? Действовала по наитию, или у нее был план?
– Ты все правильно сделала, - сказала я, и она опустила взгляд.
– Это не твоя вина. Если бы не артефакт, Сережа уже был бы мертв. А камень, как видно, подчинялся мне. Только вот как быть дальше - не знаю...
Она с трудом заговорила, вместо голоса у нее получался только свистящий шепот:
– Я не могла... допустить... ты на коленях... и отдаешь себя ему...Так нельзя.
– Знаю, знаю, милая.
– Ты бы не стала... Ты бы сделала что-то с собой... я знаю. Потому лучше я...
– Глупенькая.
– Я сжала ее руку.
– Что значит жизнь по сравнению с болью потери? А ты меня уже хоронила, так?
Из ее глаз потекли слезы.
– И молчала, не могла мне сказать, чтобы не нарушить хрупкий покой в моей душе?
Она кивнула.
– Бедная ты моя! Каково тебе было знать, кто я и молчать? Ты моя истинная дару.
Она посмотрела на меня вопросительно. Брови приподнялись в немом вопросе. А я ошеломленно пыталась понять, что сама только что сказала.
– Дару... Странное слово. Откуда оно?
Я пожала плечами.
– Сама не знаю, как-то на ум пришло. Ладно, поправляйся, ты мне еще нужна.
Она благодарно кивнула, я вышла, посторонилась, давая пройти Максиму, он ждал в коридоре.
Пока спускалась по лестнице, мысленно повторяла: "Дару... дару..." Что-то крутилось в голове, но так неясно, что я решила оставить на потом эту загадку.
Потом мы пошли в те дома, где готовились хоронить родных. Я шла с огромной тяжестью на душе, чувствуя себя виноватой в их смерти. Но, стоило мне войти в дом, заплаканные, скорбящие люди светлели лицами, целовали мне руки: "Наша Аннушка!"
Я подходила к гробам, вглядывалась в лица. Говорила с душами воинов, просила простить меня за то, что не хватило сил и умения закрыть, сберечь моих защитников. Плакала, конечно. С огромной нежностью целовала холодные руки, благодаря за службу. И - странно: стоило мне сделать это, от тела погибшего появлялся еле уловимый чудесный аромат, а сам покойный светлел лицом.
Везде, где я прошла, скорбь сменилась светлой грустью расставания, но люди больше не плакали. Они улыбались. Я чувствовала их веру.
Весь вечер я провела у тела мужа. Сидела на стуле у его кровати, держала за руку и говорила, обращаясь не к нему, а к камню, что теперь всегда держала при себе.
Тихо подошел Александр Евгеньевич.
– Ну как вы? Как себя чувствуете?
– Я в порядке, спасибо, - улыбнулась я ему.
Он покачал головой, глядя в историю болезни.
– В порядке... Вам еще очень повезло, что раны поверхностные, все могло кончиться гораздо серьезнее. Не забывайте обрабатывать швы, я все сказал вашим родным.