Ловец человеков
Шрифт:
Сказал сержанту, чтобы тот объявил, что те, кто не входит в список свиты принца — платят за себя сами. А списка как такового у меня пока и нет. Такая вот подлянка. Чтобы служба медом не казалась.
Потом позвал к себе шута — его тоже обмеряли. Потому как нужна для дела и нормальная одежонка, не только шутовская униформа. Да и легиста ему тоже послушать не мешает. Инициатива, как известно, имеет инициатора.
Но пока диктовал Бхутто список свиты, то и ему приказал одеться соответствующе
Заглянул Грицко в новых рубашке и шароварах. Камчатых, ёпрть. Хотел тут же исчезнуть, но я ему такого случая не дал.
— Сеньоры.
Все дружно выстроились у стены, склонив головы.
— Дон Григорий, на колени.
Гриць привстал на одно колено посреди комнаты.
Я вынул из-под юшмана на столе дамасскую саблю и коснулся елманью сначала левого, а потом правого плеча дзапара.
— Встань, кабальеро.
Вложил клыч в ножны и торжественно двумя руками вручил казаку оружие.
— Владей!
Григорий снова опустился, только уже на оба колена, вынул клинок из ножен на треть, мимолетно полюбовался рисунком дамасской стали, оценил, осторожно коснулся губами клинка и сказал с легкой хрипотцой по-руськи, глядя мне в глаза:
— Саблю тебе целую, княже.
Чуть слезу из меня, сволочь, не вышиб. Надо же, какие эмоции да в такой прочной упаковке…
— Иди, подбери себе у мурманов доспех и шлем.
— А шапку каракулевую? — усмехнулся Гриць, вставая с колен и надевая перевязь сабли через плечо.
Припомнил, стервь, мою подколку на галере.
— Как заслужишь, так сразу и получишь ее, — усмехнулся я, вызвав ответную улыбку на лице казака.
Ну что за черт, никак не доберусь до легиста, потому как после не успевшего уйти дзапара нарисовался старший валлиец — командир двадцатки лучников Оуэн Лоугох ап Ллевелин. Из рода Ллевелинов, значит. Чувак королевских кровей — его предки были последними независимыми правителями Уэльса. Впрочем, это не особо признается англосаксами в Лондоне. У них там свой английский принц Уэльский, типа дофина у франков.
Вопрос у валлийца был существенный и на злобу дня: относятся ли они к свите принца или просто подразделение наемников? На что им надеяться, и надеяться ли вообще?
— Я пока еще этого не решил, — ответил я ему.
И тут же поспешил успокоить, а то рожа у него стала такой разочарованной, будто первая любовь оказалась безответной:
— В любом случае на оплату ваших услуг это не влияет.
Поглядел ему в глаза, понял, что ляпнул что-то не то, и выдал еще одну сентенцию:
— Мне бы не хотелось вас ставить в свиту рея Наварры,
Вроде он понял, что я хотел сказать.
— Нас конечно же волнует наш статус, сир, но мы бы хотели подчиняться лично вам. Не важно, какому вашему титулу, — ответил он мне.
И тут меня осенила идея, подкупившая своей новизной:
— Ну, если вы так ставите проблему, то будете отрядом телохранителей командора ордена Горностая в Пиренеях. А командор тут я. Устраивает?
И смотрю на его реакцию.
— Я согласен, — спокойно ответил Оуэн.
— Это будет для твоих бойцов надолго, риг, — сказал я, сознательно используя древний валлийский владетельный титул. — А для тебя — так навсегда.
— Я согласен. Дома меня ничего не держит, кроме притеснений от англичан.
И валлиец твердо сжал губы.
Я еще прикинул, стоит ли это делать, и решил, что стоит.
— На колени.
На место, где недавно стоял казак — потомок половецких биев, опустился вольный стрелок — потомок последних валлийских верховных ригов.
Я протянул, не оглядываясь, правую руку, и понятливый Филипп вложил в нее мой меч. Уже без ножен.
— Оуэн Лоугох ап Ллевелин, ты, достойный этой чести, посвящаешься в кавальеры ордена Горностая.
И я опустил меч на его левое плечо.
— Отныне твой девиз: «Моя честь называется верность». А твое имя — Оуэн де Ллевелин.
И клинок переместился на его правое плечо.
Дамуазо Филипп подсуетился, вытолкнул ко мне виконта де Базан с орденской шкатулкой в руках и забрал у меня меч.
Я взял из заранее открытой шкатулки серебряную орденскую цепь и надел ее на шею новоиспеченного рыцаря.
— Встань, кавалер.
Валлиец встал, мы обменялись братским поцелуем, после чего я тыльной стороной ладони ударил его по щеке. Сильно ударил, даже тонкая струйка крови показалась из угла его рта.
— Прими этот удар как последний в своей жизни, оставленный без ответа. Для того чтобы ты крепче запомнил этот день на Берегу Басков в шато Биарриц. Отныне твоя жизнь принадлежит ордену. И только ему.
И, повернувшись к остальным, заявил:
— Этот день стоит отметить, сеньоры. Всем вина, а новоиспеченным кабальеро — еще и золотые шпоры.
А сам подумал, что если кто-то еще заглянет в кабинет, пусть даже последний водонос, то я его тоже посвящу в рыцари. Ради прикола.
Но следующим вошел в кабинет дон Саншо, и мой ернический порыв пропал.
— Феб, я тоже могу переодеть своих людей? — спросил он с неуверенной надеждой.
Чуть не вырвалось у меня интеллигентское присловье двадцать первого века: «говно вопрос!», но я вовремя прикусил губу.