Ловец мелкого жемчуга
Шрифт:
– Нина, – вздохнув, сказал он наконец, – давай-ка мы выйдем с тобой, прогуляемся, пока погода хорошая, а? Ты одевайся, а я тут на минутку… Да в туалет, в туалет! – добавил он, заметив, что она испуганно дернулась. – Никуда я не денусь, в прихожей тебя буду ждать.
«И документы пока возьму», – подумал он.
– Все зробил? – деловито спросил Федька, когда Георгий позвонил ему на сотовый, заглянув для этого в кафе на Цветном бульваре и упросив хорошенькую официантку пустить его к какому-нибудь телефону. Украинские словечки всегда проскальзывали в Федькиной
– Я сказал, что ты завтра зайдешь и получишь, – ответил Георгий.
– Ну, Жорик, это ты зря! – По голосу было понятно, что Федька поморщился. – Ты получишь, я – какая разница? Не такие там бабки, чтоб нам с тобой считаться. И вообще, не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Дамочки эти – мало ли…
Он не стал объяснять Казенаву, что просто не мог идти в эту квартиру еще раз, что еле уговорил Нину вернуться домой после того, как все дела были сделаны. И что она готова была подписать «любую херню», но только если он пообещает, что никуда никогда больше не уйдет, ну, хорошо, пусть до завтра, но если он завтра утром не придет, в девять, нет, в восемь утра она будет ждать его вот тут, на углу, да она вообще не будет сегодня ложиться, прямо сейчас начнет его ждать, а если он не придет, она выбросится из окна, на хрена ей такая жизнь, да пропади все пропадом, если он не придет…
Всего этого Федьке было, конечно, не рассказать, да Георгию и не хотелось никому об этом рассказывать.
Он взглянул на уличные часы, висевшие на углу Садовой-Кудринской; во ВГИКе была большая перемена, Федькин голос в телефонной трубке еле слышался сквозь шум.
– Ты где сегодня ночуешь? – спросил Казенав.
– Да не знаю… – пробормотал Георгий. – Вроде там же, у Ирининой подружки. Ну, помнишь, речниковская Ирина.
На самом деле Иринина подружка, в мастерской у которой он перебивался последнюю неделю, сегодня должна была вернуться из Германии, где у нее выставлялись картины, и хотя она, наверное, не выгнала бы его на улицу, тем более в первый же день, все-таки оставаться было неудобно: кажется, у нее имелся бойфренд, и неизвестно, как он отреагировал бы на такого сомнительного постояльца.
– Вот что, Рыжий, – распорядился Федька, – я сейчас в Чертаново еду, есть тут дельце одно. Записывай адрес и ближе к вечеру тоже подваливай. Разговор будет.
Записывать адрес Георгий не стал. Он и раньше не жаловался на память, а уж теперь запоминал адреса не хуже электронной записной книжки: слишком много их пришлось запоминать в последнее время.
Обещанный разговор его ошеломил.
По своему обыкновению, Федька не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу.
– Короче, Жорик, – сказал он, вытаскивая из сумки бутылку водки и какую-то еду, завернутую в серую магазинную бумагу, – надо тебе хату покупать.
– Какую хату? – не понял Георгий.
Он подумал, что Казенав имеет в виду очередную квартирную эпопею, в которой требуется его участие.
– Да хоть вот эту, – усмехнулся Федька и сделал широкий жест рукой. – Подходит?
Они сидели на крошечной кухне чертановской
– В каком смысле покупать? – тупо переспросил он.
– В смысле, хватит по чужим углам тыняться. – В Федькиных круглых глазах плясали чертики. – Нет, я понимаю, приятно каждый раз у новой девки под крылышком ночевать. Но ты что, ради этого институт бросил? – Георгий не знал, ради чего он бросил институт, но, к счастью, Казенав и не ждал от него ответа. – В общем, бросай якорь, – заключил он. – Тут тебе, конечно, не хоромы на Патриках, но на первое время сойдет.
– А… деньги? – снова спросил Георгий.
Кажется, за весь сегодняшний вечер он не произнес ни одного умного слова!
– Деньги – дело наживное. Вот ты их на сибиряке нашем наживешь и мне вернешь. В смысле, не за прибыль, а как бы за зарплату поработаешь по лесопромышленнику – по ордынской его коммуналке. Я бы сразу тебе такой вариант предложил, – объяснил Федька, – да боялся, сорвется наш Матюха. А сегодня он первую сумму проплатил, значит, завтра начинаем работать. Кстати, надо и тебе на мобильник разориться, а то без связи много не наработаешь. Жорик, Жорик! – засмеялся он. – Да не впадай ты в кому! Тебе ж не Кремлевский дворец предлагают, чего ты так засмущался? Иди, глянь хоть квартирку-то, а то скажешь потом, что я тебе кота в мешке впарил.
Словно сомнамбула, Георгий вышел из кухни в комнату. Зря Федька отправил его на осмотр помещения – в таком состоянии он все равно ничего не соображал.
– Квартирка, конечно, не ахти чтобы, – комментировал, стоя у него за спиной, Казенав. – Комната – как вагон трамвайный, санузел совмещенный, ванна сидячая, а тебе в такой и вовсе почленно придется мыться. И от метро далеко, и слышимость такая, что девок только глухонемых водить, чтоб соседей не будили интимными возгласами. Но жить можно, а, Рыжий?
Георгий почувствовал, что дыхание у него перехватывает. В Федькином монологе он расслышал главное – то, что его друг старательно скрывал за насмешливыми интонациями: тревогу за него, какую-то осторожную о нем заботу… И это было так неожиданно, так чисто и внятно, что он растерялся.
– Можно… – хрипло выговорил он. – Можно жить, Федот.
– Ну и живи, – кивнул Казенав. – Прямо сегодня можешь тут ночевать, а завтра пойдем оформим. Жилплощадь чистая, я проверял, детей малолетних на ней не висит, хозяин один. Он в Израиловку отваливает, ему чем скорее квартира уйдет, тем лучше. Рухлядь эту, кстати, – в смысле, мебель – он вместе с хатой отдает.
– А ты? – зачем-то спросил Георгий. – Ты-то почему себе не купишь?
– А зачем? – пожал плечами Федька. – За каким членом я стану бабки выбрасывать? У меня не твоя ситуация, перекантуюсь пока в общаге, а там, глядишь, и на приличную подсоберу, без промежуточных стадий. Я, Жорик, тоже за институт очень-то не держусь, кончилось его время. Но пока сами не выгонят, буду крутиться. Ну, пошли, пошли выпьем за твое светлое будущее. Или ты тоже за будущее не пьешь?
Георгий готов был выпить и за будущее, и за прошлое, да хоть за мировую революцию! Правда, хмель совсем не брал его – наверное, от волнения.