Ловец мелкого жемчуга

Берсенева Анна

Федька давно уже ушел, а он не мог не то что уснуть, даже прилечь на большой пружинный матрас, занимающий половину длинной и узкой, действительно, как трамвайный вагон, комнаты.

Он стоял у открытого окна, не чувствуя холода, смотрел с седьмого этажа вниз, и тесный двор, уставленный разномастными гаражами-»ракушками», казался ему сказочным царством.

Глава 3

Этой зимой Георгию стало казаться, что в Москве работают одни только женщины.

Их были тысячи, этих женщин – толстых или худых, одетых

элегантно или небрежно, но неизменно хватких, уверенных в себе и знающих, что он не обойдет их никак, и глядящих на него поэтому с откровенной насмешкой. Они сидели в домоуправлениях, в жилуправлениях, в комиссиях, в опекунских советах, от них зависело, удастся ли приватизировать комнату, оформить документы, получить разрешение, поставить печать – от них зависело все, что составляло теперь содержание его жизни. И, проводя в общении с ними день за днем, Георгий то чувствовал, что научился правильно обходиться со всеми этими должностными женщинами, то впадал в отчаяние, решив, что никогда не сумеет понять, откуда берется эта железная хватка, это откровенное хамство или елейная хитрость, это умение получать деньги за то, что положено делать за зарплату…

Но все-таки расселение коммуналки на Большой Ордынке шло довольно споро. Правда, так оно пошло далеко не сразу. Четыре месяца назад, когда Федька полностью доверил это дело ему, оставив за собой только общение с безотказным лесопромышленником Матвеем, Георгий слегка растерялся. Он не представлял, как сумеет разобраться в бесчисленных запутанных бумагах, в ничейных комнатах и подсобках, не говоря уже о людях с их проблемами, дрязгами и скрытыми причудами.

Он забыть не мог первую жиличку, которой стал подбирать квартиру. Она была высокая, хрупкая, в ее огромных глазах всегда сквозило недоумение. Ее звали Рогнеда, и она сразу же показалась Георгию не от мира сего – не только из-за имени, но и из-за этого задумчиво-отрешенного взгляда.

– Как же вы не понимаете, – напевно произносила она, отказываясь уже от пятого подобранного им варианта, – энергетическое поле этой квартиры опять не совпадает с моим. А это для меня главное, такое совпадение. Я многое готова терпеть, даже своих нынешних кошмарных соседей, но переселяться туда, где ощущаю энергетический дискомфорт… Извините, это нонсенс.

Он нашел ей шестой вариант, потом седьмой – в Тушино, в Медведково; энергетические поля не совпадали, хоть тресни. Ее не интересовали ни ванная, ни туалет – Рогнеда ходила по квартирам, задумчиво прикасалась ладонями к стенам и, тихо улыбаясь, качала головой:

– Нет, Георгий Иванович, это мне тоже не подходит…

Неизвестно, сколько это продолжалось бы, если бы при осмотре бог знает которого по счету варианта случайно не появился Федька. Он позвонил Георгию на сотовый и сказал, что пересечется с ним в городе, да вот хоть и в Бескудниках, когда тот будет показывать квартиру: ему зачем-то понадобился план ордынской коммуналки.

Казенав минут десять следил за тем, как похожая на орхидею Рогнеда ощупывает стены, водит босой ногой по полу и прикасается кончиками пальцев к оконным стеклам. Когда она наконец отвлеклась от этого занятия и

обратила на него обычный свой расфокусированный взор, Федька сказал, негромко и доверительно:

– Рогнеда Ольгердовна, я понял, что вам необходимо. Можете больше эту квартиру не смотреть, здесь аура слабая. А вот у меня для вас есть вариант на Кутузовском…

Надо было очень хорошо знать Федора, чтобы разглядеть в его глазах даже не чертиков, а только хвостики от чертиков, – так проникновенно он смотрел на клиентку, так сочувственно кивал. Рогнеда на мгновение прищурилась и посмотрела на него чуть внимательнее. Точнее, она посмотрела на него самым обыкновенным человеческим взглядом… Впрочем, уже через мгновение в ее глазах снова заклубился туман.

– Что ж, если вы настаиваете… – протянула она. – Когда можно осмотреть?

В квартире на Кутузовском проспекте энергетические поля наконец совпали.

Федька хохотал так, что телефонная трубка дрожала у Георгия возле уха.

– Ну, Жорик, и на сколько нас наказала эта стерва? – спросил он, отсмеявшись. – Прикинь разницу между Бескудниками и Кутузовским, а? Ладно, смирись с издержками профессии, по-другому мы бы ее из коммуналки не выкурили. Эх, Рыжий! Стервы – они ж какие только не бывают. Ты думал, только те, которые морду рвутся расцарапать? А у которых в глазах поволока – те ангелы? Да у нее же, у Рогнеды этой, на лбу написано: я из тебя все соки выпью, а что захочу, то и получу.

После того как удалось избавиться от Рогнеды, дело пошло куда скорее, хотя, кроме нее, в огромной коммуналке жили еще девять семей. Но все равно каждый день Георгий уставал так, что, когда ехал вечером к себе в Чертаново, перед глазами у него плясали жаркие пятна и он часто засыпал прямо в вагоне метро.

«Ну и хорошо, – думал он при этом, если еще оставались хоть какие-то мысли в пустой, гулкой от усталости голове. – Едет человек с работы, устал, ни до чего ему… Это я еду с работы, и мне ни до чего».

Когда он открыл дверь, Нина уже стояла в тесном коридорчике. Она всегда встречала его у двери, даже если лицо у нее было заспанное и понятно было, что она только что встала. Лифт она слушала, что ли? Вид у нее в первые мгновения после его прихода всегда был чуть-чуть настороженный, как будто она каждый раз ожидала, что он выгонит ее.

– Как твои сопли? – спросил Георгий, снимая кожух и стряхивая снег с шарфа.

– Текут. – Нинка шмыгнула носом. – Да ну, плевать. Долго ты, я заскучала уже.

Настороженность ее исчезла, она быстро шагнула к нему, обняла за шею и прижалась носом к его холодной мокрой щеке.

– Нинка, не лезь, – улыбнулся Георгий.

– А что, заразиться боишься? – В тех случаях, когда он улыбался, она смеялась. – Так ведь насморк, не сифилис!

Она снова пошмыгала носом, кутаясь в байковый халат. Этот кошмарный, в лиловых цветах халат Нинка обнаружила в шкафу, пока Георгий еще не успел вынести на помойку все, что осталось от прежнего хозяина квартиры. Ей было все равно, что носить, и все ей шло, даже эта похабная байка; Нина была так же красива, как неряшлива.