Ловец тени

Тарасов Валентин

— А потом ссоры да разлад между мужьями да женами, девками да парнями сеет, — снова поддала жару Вуяна.

— Палками ее исколотить, гадюку! Палками! — посы­пались дружные выкрики.

— Космы ей последние повырывать! — злобствовали пострадавшие бабы.

Как видно, намерения у женщин были весьма серьез­ные: покончить с ненавистной бабкой немедленно и окон­чательно. И та, можно было не сомневаться, заслужила подобной расправы сполна.

Сдвинув грозно брови, Чеслав уставился на старуху и не менее грозно спросил:

—

Ты, Леда, видать, и впрямь лютуешь неистово по го­родищу да любопытством своим люду житья спокойно­го не даешь? — При этом в глазах его выплясывали искры-веселуны.

— Будто она того раньше не делала... — заметил, едва сдерживая хохот и потому отворачиваясь от разозленных баб, Кудряш.

— Так в последнее время она, плесень черная, что взбе­силась! Никому проходу не дает! Из-за каждого угла та­ращится! — снова сердито загалдели наперебой бабы.

Обвиняемая старуха от криков тех, всем телом за­дрожав, сжалась и будто в единый миг стала меньше ро­стом. Руки ее страдальчески заломились, а губы болез­ненно искривились, вздрогнули и в следующий момент выдавили:

— Да что же мне, несчастной, уж и по селению не прой­ти, и не глянуть никуда? И... и... и уж не сказать ничего-о-о-о?! — обиженно завыла, запричитала Леда.

Но хитрый глаз бабки при этом не упускал из виду грозных соперниц — для большей безопасности. А они, раззадоренные ее плаксивыми стенаниями, опять за­кричали:

— В шею, в шею ее! Палками! Палками! Камнями за­бросать, мерзавку!

И даже двинулись было в сторону державшей оборону троицы.

Но Чеслав решил опередить их и, подняв руки, заста­вил женщин остановиться.

— Правы, бабы! Правы! Вижу, гнев ваш вполне спра­ведливый и праведный...

Сбитая с толку его поддержкой, воинственно настро­енная бабья ватага притихла. Чеслав же, воспользовав­шись наступившей тишиной, продолжил:

— Заслужила Леда вашей взбучки...

За своей спиной он услышал удивленный и вместе с тем возмущенный возглас Кривой Леды, не ожидавшей тако­го коварства с его стороны, и мог безоглядно поклясться, что глаз старухи, будь такая возможность, готов был ис­пепелить его немедленно. Но Чеслав не останавливался и старался говорить как можно рассудительнее:

— Ну, изувечите вы старую, забьете до полусмерти, так всей общине ее, немощную, потом выхаживать да кор­мить придется. Зачем же селению такая обуза от вашей дури злобной? Или уж вам следует прибить старую со­всем, до смерти... Чтоб и забот не было...

Весьма ощутимый тычок в спину дал парню понять, что Леда никак не согласна с его словами. Но ее сейчас ни­кто и не спрашивал. А вот среди женщин доводы его, ка­жется, возымели действие и посеяли сомнения. Они при­нялись переглядываться и неуверенно перешептываться.

А пострадавшая от Леды уже не раз Вуяна, закусив губу, с недоверием, но все же с поутихшей злостью спросила:

— Да что ж нам делать-то с ней? Может,

из селения из­гнать гадину?

Чеслав, казалось, задумался на какое-то время, на са­мом деле давая возможность ретивой ватаге еще больше поостыть, а после, словно делясь только что пришедшей мыслью, предложил:

— А пусть по праву и обычаям нашим будет... — Он обвел внимательно смотрящих на него баб взглядом и по­яснил: — Пусть совет племени да старейшин решит, что с ней делать.

Подсказывая такое решение, Чеслав, конечно же, не­сколько лукавил, поскольку знал, что, скорее всего, со­вет вряд ли захочет разбираться в бабьих битвах, а тем временем гнев женской ватаги постепенно поутихнет и золой покроется, да и Леда, может быть, уймется на какое-то время, не будет дразнить соплеменниц. На­деяться на то, что она перестанет совать нос в чужую жизнь, конечно же, не приходилось. Это то же самое, что рыжей лисе запретить мышей давить. Ну не лишать же ее за это жизни!

Среди ватаги повисла нерешительность. Бабы, обдумы­вая слова Чеслава, поглядывали на Вуяну, явную заводи­лу этой свары, но, казалось, подсказанный им выход го­товы были все же принять.

— А ну ее... — махнула рукой одна из баб и, повернув­шись, пошла прочь.

Одна за другой за ней потянулись и остальные. И толь­ко молодка Вуяна все еще раздумывала, стоит ли уходить несолоно хлебавши. Но и она, видя, что их отряд быстро тает, плюнув в сторону бабки, а парням под ноги, резко развернулась всем своим пышным телом и зашагала прочь, только пыль по дороге закурилась.

Выждав, пока бабы отойдут на достаточно безопасное расстояние, Кривая Леда, до того присмиревшая и при­тихшая, враз отмерла, зашевелилась и, выскочив из-за спин парней, яростно погрозила удаляющимся женщинам.

— У-у-у, дурищи патлатые да с коротким умишком! Ишь чего удумали расправу надо мной учинить! Руки да но­ги коротки, гусыни общипанные! Уж я вам отблагодарствую, лихорадка вас схвати всем скопом!

Благо, что бабы не видели этой дерзкой проделки толь­ко что избежавшей расправы старухи.

— Да ты, Леда, должна нам в пояс кланяться... — пре­рвал Кудряш поток ругательств и злобных обещаний, по­сылаемых бабкой соперницам.

Заслышав это, Кривая Леда и впрямь остановила свой злобный родник, но всего лишь затем, чтобы набрать побольше воздуха, а набрав, повернулась в сторону Кудряша.

— Это с чего ж я так спину трудить буду? — воззрела она на парня свой глаз, выразив полное недоумение.

Кудряш от такого поворота едва не поперхнулся.

— Потому как если бы не мы, лежать бы тебе уже на дне речном, бабка, колодой потонувшей или, в лучшем слу­чае, учитывая дивную для твоих лет прыть, скакать по лесу в гости к самому Лешему.

— Ой-ей-ей! — передразнила его Леда.

— А ведь Кудряш прав, — поддержал друга Чеслав.

Кривая проныра еще больше оживилась.