Lover In Low Light

Chrmdpoet

Она снова подошла, буквально на секунду, и прижалась губами ко лбу Кларк. Кларк слишком онемела, чтобы почувствовать это, но ничего не охраняет её от боли, которую она чувствует, когда видит, как Лекса разворачивается и уходит.

***

— Может, мы не должны говорить «прощай».

— Что же тогда мы должны сказать?

— То же самое, что мы всегда говорим, когда одна из нас уходит.

— И что тогда?

— Тогда я пойду.

Слова эхом звучали в голове Кларк. Снова, снова и снова, пока она плетётся вверх по лестнице и открывает

дверь ключом. Она не может заставить себя повернуть ручку в течение долгого времени, просто склоняет голову к двери и пытается дышать.

— Ты просто развернёшься и уйдёшь?

— Я не знаю, как ещё сделать это. Если я останусь, если я задержусь, я могу никогда не сесть в этот самолёт.

— Хорошо.

— … Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

— Лекса, подожди!

— Кларк, это должно было быть нашим «пока».

Повернув ручку, Кларк, наконец, толкает дверь и проходит внутрь лофта. Тишина оглушает, когда она плетётся дальше и закрывает дверь за собой. Грудную клетку стягивает, когда она смотрит на пол.

Ботинок Лексы нет у двери.

Кларк закрывает глаза, одна слеза высвобождается и стекает вниз. Она знает, что найдёт, когда двигается дальше по дому, по их дому. Пустоту, всё больше и больше пустоты.

Бумажника Лексы нет на столе. Её зубной щётки нет на раковине. Её бельё не сложено в верхнем ящике рядом с Кларк.

— … это тяжело.

— Я знаю, но это не конец. Мы скажем «здравствуй» вновь. Обещаю.

— Когда?

— Скоро. Я верю в это.

— Хорошо. Скоро.

Кларк падает на матрас на полу, продвигается на сторону Лексы и зарывается в подушку. Запах Лексы омывает её, заставляя новые слёзы вылиться на поверхность. Это — лишь запах, нечто неосязаемое; что-то, что исчезнет. Отсутствие Лексы всё ещё здесь, всё ещё явно, всё ещё преследует, и Кларк может сделать немного больше, чем существовать в этом, в одиночестве.

***

Сильная дрожь пробивает тело Лексы, когда она открывает дверь и заходит внутрь, в тёплую квартиру. Она снимает ботинки и раздевается догола прямо у двери, взяв со спинки соседнего дивана одеяло и обернувшись им, словно одеждой.

— Костиа? — позвала она, проходят на кухню и начиная варить кофе.

Когда молчание поприветствовало её, Лекса прошла по коридору к офису Костии.

— Кос? — сказала она, выглядывая в комнату, но та оказалась пустой и тихой, и Лекса чувствует, как волосы на спине встают, чувствует, как желудок пробивается наружу.

— Костиа? — зовёт она снова, проходя через гостиную в спальню. Когда она заходит в комнату, тишина практически ревёт вокруг, и взгляд Лексы размывается, когда она видит пустые ящики и небольшой лист бумаги на прикроватном столике.

Она поднимает его пальцами, вытирает глаза так, чтобы можно было прочесть записку, на котором различается петельный почерк Костии.

Лекса,

Я заслуживаю быть чьим-то первым номером.

Я уезжаю домой.

Будь счастлива.

Костиа.

Лекса читает слова снова и снова, бесцельно ходя по квартире,

не в состоянии стоять на месте. Она вздрагивает с каждым шагом, читая записку, написанную этим почерком, сжимает бумагу в руках, пока та не сминается. Когда она больше не может смотреть на это, она садится на диван и чувствует, как вся тяжесть тишины всем своим весом опускается на неё.

Меняющиеся огни Рождественского дерева освещают комнату, они всё ещё красочные, в то время как вся остальная часть мира меркнет.

Белый, синий, зелёный, красный, жёлтый.

========== Глава 5: Старое и новое. Наше. Вновь. Часть 1. ==========

Уже глубокая ночь, сон пытается прокрасться в кости, вырисовывает завитки в разуме, но звёзды слишком ярки для Лексы, чтобы закрыть глаза. Трава влажная и прохладная под ними, воздух достаточно холодный, чтобы выпускать пар изо рта. Выражение лица Кларк, её приоткрытые губы и широко раскрытые глаза, смотрящие вверх, на огромное пространство, безумно красивы для Лексы, чтобы захотеть уйти.

Она смотрит на Кларк, пока блондинка смотрит на небо с таким вниманием и трепетом. Взгляд Лексы прослеживает части лица Кларк, проделывает созвездия от её ресниц до губ, от лба до подбородка, и брюнетка затаивает дыхание от давно сделанных открытий. Она помнила каждую особенность. Каждое выражение. Каждый кусочек.

Чувства расширяют её грудную клетку между рёбрами из-за этой прекрасной, яркой девушки, строящей дом в её сердце. Это — лучшая боль, которую Лекса когда-либо чувствовала. Она живёт тем, что развивается; живёт тем, что любит Кларк и любима ею, и это так хорошо.

Это чертовски хорошо.

— Каждый раз, когда мы приезжаем в коттедж, я хочу нарисовать миллионы моментов, — сказала Кларк, нарушая молчание. Слова растворяются в белых парах, и Лекса смотрит на то, как они выходят из её губ и поднимаются вверх к звёздам. Они не уходят далеко прежде, чем исчезнуть.

Пальцы Кларк сжали пальцы Лексы:

— Здесь так красиво.

Её волосы со свистом проносятся по траве, когда она поворачивает голову секунду спустя и улыбается, голубые глаза яркие при свете лунной ночи, и Лекса вдруг почувствовала, как всё, каждый разлом, каждая кочка в этом путешествии, каждая ночь, которую она потратила на тоскавание по семье, каждый раз, когда она шептала себе не сдаваться, никогда не сдаваться, всё это вело её сюда. Сюда. К Кларк.

Она чувствует тяжесть и невесомость — всё сразу, заземление и плавучесть одновременно.

Облизнув губы, Лекса открывает рот, чтобы согласиться, но то, что она произнесла — было неожиданностью для них обеих:

— Я люблю тебя, Кларк.

Это лишь шёпот, почти несуществующий пар тумана, но губы Кларк широко растягиваются в улыбке, настолько широко, что Лекса чувствует её даже в своих костях. Они развиваются вместе, не прерываясь. Поднимаются от земли, как влажная трава. Тянутся к звёздам, как их тихое дыхание.

— Ты знаешь, я люблю тебя, — шепчет Лекса, сжимая пальцы Кларк, — ведь так?