Loving Longest 2
Шрифт:
— Нет, Натрон, — ответил Гватрен. — Уж очень это похоже на правду. Зачем такое выдумывать? Он должен был понимать, что Майрон может проверить эту подробность, допросив кого-нибудь ещё. Мне кажется, дело в том, что он сам там был. Мы же знаем, что твой поддельный Алдамир — действительно нолдо. Он был на том празднике, где изнасиловали настоящего, и поэтому ему было очень легко сыграть эту роль. И очень может быть, что он и есть насильник.
Поднявшись в лабораторию, помощники Саурона обнаружили, что измученный эльф-Андвир спит мёртвым сном, сидя на стуле и положив голову на одну
Саурон уже вернулся в лабораторию и сидел за столом.
— Вот что, Натрон, — обратился он к помощнику. — Этого, пока он спит, забери в камеру номер шестнадцать. Я хотел бы с ним ещё поэкспериментировать. Особенно с ошейником. На людях ошейники почти не работают, а вот что будет с человеком, в котором заключена эльфийская фэа? По-моему, тут есть интересные возможности… А потом уберите-ка отсюда его тело, то есть тело Алдамира. На всякий случай.
— Куда? — спросил Натрон.
— Подальше. Внизу, около комнаты со знаками есть несколько камер. Там достаточно холодно.
Внутри витрины тела были вложены в отдельные ящики из лёгких металлических пластин, закрытые крышкой из особо прочного стекла, поэтому их было легко переносить даже вниз по узкой лестнице. Натрон попытался поднять ящик один и внести его в одну из подземных камер, но не смог.
— Слишком длинный, — сказал Натрон. — Тебе придётся подойти с другой стороны и помочь мне. Какой же он был высокий, бедный мальчик, — Перворожденный эльф вздохнул.
— Да, — Гватрен ещё раз оглядел тело настоящего Алдамира. — Очень высокий. Значит, Алдамир, Пенлод…
— И Аракано, — сказал Натрон. — Вот именно! Аракано во сне говорил «папа, прости, я всё рассказал». Мы же знаем, что он был предпоследним, кто посетил Финвэ в Форменосе. Вот об этом он и рассказал Финвэ — о насильнике, который очень любит высоких мальчиков. Или же, — Натрон задумался, — выбирает любовников себе по росту.
— Нат, но ты же не имеешь в виду… Тургона?..
— Имею, — ответил Натрон.
— Но Пенлод безумно любит Тургона, — сказал Гватрен. — Квенди вряд ли мог влюбиться в того, кто пытался его изнасиловать…
— Ты прав, — ответил Натрон. — Но я всё равно этого не исключаю. И другая возможность — он подбирал юношей, похожих на Тургона, которого так и не смог или не посмел получить. И это тоже скорее указывает на Финголфина. А то и на Фингона, который, как мы знаем, уже тогда не слишком интересовался женщинами.
— Ну что ж, Гватрен, — сказал Майрон своему помощнику, когда они остались наедине, — я всё хотел получить ответ на вопросы: как, кто и почему убил Финвэ. Я думаю, что ответ на третий вопрос сегодня мы получили.
— Я не верю, Майрон, — ответил тот. После двух утомительных путешествий в подземелье его золотые волосы расплелись и вымокли; поморщившись, он приподнял тяжёлые локоны и стал, откинувшись на спинку кресла, расчёсывать их, недовольно постукивая каблуком по полу. — Я не верю. Может быть, этот Алдамир действительно был сумасшедшим и всё это произошло в его больном воображении.
— Почему? Нашему Владыке предоставили полную свободу действий в Валиноре, и мы уже имеем все основания подозревать, что он именно действовал, а не просто разносил сплетни из дома Феанора в дом Финголфина
====== Глава 29. Призраки Дориата ======
Шут
Каково воззрение Пифагора на дичь?
Мальволио
Таково, что, может быть, душа нашей бабушки переселилась в глупую птицу.
Шут
Каков твой взгляд на это воззрение?
Мальволио
У меня более возвышенный взгляд на душу, и я никак не одобряю его воззрений.
Шекспир. Двенадцатая ночь
Маэдрос протянул начальнику стражи врат Сириона подписанное королём Гил-Галадом письмо с большой синей восковой печатью и с особым разрешением пребывать в его владениях. Свою печать, светло-лиловую, поставил на документе и Кирдан Корабел — владыка прибрежного Фаласа.
— Сочувствую, — сказал Эгалмот холодным и недобрым голосом. Левой рукой он взял письмо, а правой сжимал рукоять своего изогнутого меча. — Вы потеряли сразу трёх братьев…
Майтимо молча кивнул. Возразить было трудно. В молодой особе в красной шубке никто не узнавал Карантира — он носил женскую одежду и с тех пор, как перестал принимать снадобья, очертания его фигуры тоже несколько изменились. Келегорм был жив, но остался в руках Моргота, и, безусловно, был для них потерян. А Куруфин…
Маэдрос оглянулся. Куруфин мог бы быть с ними. Собственно, он и был с ними, хотя Эгалмот и не узнал его сразу. Но…
…может быть, и не стоило им тогда, несколько недель назад, проезжать мимо Дориата.
— Я же говорил, что это безумие, — сказал Маэдрос сквозь зубы. На него были нацелены четыре лука; он мог бы посчитать это для себя комплиментом. Оглядевшись, он заметил, что у всех остальных противник только один, а Карантира вообще, видимо, никто не принял в расчёт.
Сам Маэдрос понимал, что они легко могли бы перебить остановивший их небольшой отряд из последних дориатрим, но ему совсем не хотелось этого делать.
— Пропустите нас, — сказал он. — У нас дело к нашему племяннику Гил-Галаду в Сирионе.
— Знаем мы ваше дело, — высоким сдавленным голосом, сдерживая ярость, ответил молодой синда. — Теперь там дочь нашего короля, и там ваш проклятый камень. Вы едете, чтобы снова грабить и убивать.
Последние месяцы они провели в гостях у Карантира в его крепости на Амон Эреб (они все чувствовали себя именно в гостях). Поездка в Сирион внушала серьёзные опасения. Самый краткий путь из Амон Эреб к морю — вдоль холмов и гор Андрам — был, как выяснил Карантир, небезопасен. Долина между горами и рекой Арос была пристанищем разбойников — истерлингов и прочего человеческого отребья. С юга через Междуречный лес, Таур-ин-Дуинат, не было ни одной проезжей дороги и он, по слухам, кишел всякими жуткими тварями. Поэтому сыновья Феанора решили повернуть на север и проехать краем леса Регион: хотя Завесы Мелиан давно уже не было и Дориат пал (не без их, сыновей Феанора, участия), леса Дориата всё-таки можно было считать относительно чуть более безопасными. Маэдрос согласился на этот вариант, поскольку втайне надеялся увидеть ещё раз Тургона, но теперь думал, что поступил глупо.