Loving Longest 2
Шрифт:
…лицо гордого сына Феанора. Сейчас, вспоминая его, ему казалось таким естественным, что это прекрасное существо на самом деле — девушка, но тогда, при их первой встрече, конечно, он не мог себе такого даже представить.
«Ну неужели никто раньше не говорил ему, какой он красивый?» — спросил он себя.
Он осторожно потушил фонарик.
Она проснулась вскоре, обняла его, поцеловала — и вдруг дёрнулась, схватилась за свой плащ, которым он был прикрыт, и вскрикнула:
— Тут
— Любимая, ничего не…
— Тут пахнет огнём… огнём и… — её голос дрогнул, — маслом… ты… ты зажигал огонь? Ты меня видел? Ты на меня смотрел?
— Ну пожалуйста…
Она вырвалась из его рук, он услышал шелест шёлковых одежд (теперь он знал, что они тёмно-зелёные) — она накидывала на себя рубашку. Он рванулся; пещеру он знал, как свои пять пальцев, но сейчас не смог дотянуться до неё, не смог схватить, не нашёл. Она со всхлипом прокричала:
— Прощай! Я не могу… я ухожу… прощай!
Захлёбываясь в рыданиях, она побежала прочь. Он попытался бежать за ней — сначала туда, откуда она приходила; он закричал ей вслед —
— Любимая! Вернись! Прости! Прости… Ка… Карнистир… Прошу тебя! Не оставляй меня!
Каким-то чудом он нашёл тот, другой выход, вывалился на мокрую осеннюю листву. Рядом никого не было — только оброненный ею тёплый шарф.
И в другую осень, несколько лет спустя, он снова увидел её. Он только что встал на стражу; его товарищи успели отойти достаточно далеко, как перед ним появилась фигура в чёрном плаще. Она откинула капюшон, и он третий раз в жизни увидел её лицо.
— Тебе нельзя сюда! Это опасно! Тебя не должны тут видеть! — сказал он. Он стоял на месте; покидать свой пост он не смел, не смел подойти к ней. Сейчас это уже было бы предательством с его стороны.
— Я… я веду себя ужасно, я не должна… — сказала она. — Но ты мой муж… я так не могу… ты… уходи отсюда. Ты же понимаешь. Теперь, когда Сильмарилл здесь, мои братья придут сюда. Это случится… очень скоро, я не могу… не могу так. Пожалуйста, уходи. Не со мной, нет, я не могу просить об этом. Просто уходи.
— Нет, — ответил он. — Я не могу оставить свой пост. Не могу оставить внука Тингола, не могу оставить своих короля и королеву, их детей. Прости меня, — он был не в силах на неё смотреть. — Не вини себя. Сейчас и так понятно, к чему всё идёт. Не имеет значения, когда именно это случится. Так что не бойся, я никому не скажу о том, что ты приходила. Это не изменит ничего.
— Ничего, — ответила она.
Он позволил себе на несколько мгновений закрыть глаза, чтобы не видеть, как она уходит.
Он вынырнул из-под лестницы, целясь в Келегорма, выставил копьё; над ними качался огромный золотой светильник,
— Я так рад тебя видеть, — сказал он.
— Я тоже, — сказала она. — Я больше никуда не уйду. Никуда. Останусь здесь. Теперь можно.
— Да, — ответил он и больше уже ничего не говорил.
Карантир почувствовал, как его поднимают, и закричал:
— Кано, не надо! Не надо! Не уноси меня! Я хочу быть здесь, я хочу здесь…
Он цеплялся слабеющими пальцами за одежду стража, но Маглор подхватил его, поднял — и в его пальцах остались только несколько пучков меха и два-три светлых, серебристых волоска.
Маглор не знал, почему после Дориата Карантир так его возненавидел. Вот именно поэтому.
— …Просто я полюбила одного из стражей Дориата, и мне пришлось его убить. Вот и всё, — сказал Карантир.
Аргон погладил его по голове:
— Прости меня.
— За что?
— Помнишь, — вздохнул Аргон, — я тебе сказал, что ты обязательно найдёшь кого-нибудь, кто полюбит тебя? Кто полюбит тебя, хотя ты и не такой, как твои братья? Мне сейчас стыдно за свои слова. Как будто когда я говорил это, я предрёк тебе всё, что здесь случилось. Прости.
— Я так хотела… хотела найти то, что от него осталось… просто, чтобы знать. Всё время думала о том, как я бросила его тут. Просто знать.
— Может быть, родные позаботились о нём? Похоронили его… — сказал дрогнувшим голосом Аргон.
— У него же не было родных. Совсем, — ответил Карантир.
— Ну тогда ведь есть хоть небольшая надежда, — робко предположил Аргон. — Может быть, он всё-таки остался жив.
— Я больше не хочу надеяться, — сказал Карантир. — Больше не могу.
— Как его звали? — спросил Аргон.
— Не надо… я не буду. Не скажу. Он не любил своё имя.
Элурин завязал Натрону глаза и близнецы повели его прочь. Клетку он продолжал сжимать в руках. Про себя он подумал, что юноши поступают неразумно: такой много поживший и опытный квенди, как он, конечно, в любом случае должен будет запомнить дорогу.
— В чём дело? — услышал он женский голос. — Что случилось?
— Мама, он заходил внутрь дворца, — сказал Элурин. — Смотрел, как едут сыновья Феанора. Мы подумали…