Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Шрифт:
— Клянусь машиахом, господин полковник! Зачем мне еще такая головная боль?
— Смотри, Хаим Маркович, я шутить не люблю. Нашутился уже… Аж самому противно!
Награждение прошло торжественно, как в царском дворце. Басманов вызывал офицеров не по чинам, а в порядке поступления в отряд, брал из рук Давыдова крест и прикалывал к одежде, преимущественно штатской. Но значения это не имело. Впечатление у награждаемых было огромное, на что Михаил Федорович и рассчитывал. Не зря Петр Великий писал: «Наказать — накажи, но потом и обласкай!»
В завершение полковник прикрепил награду на лацкан Давыдова (крест № 3), а тот — ему, за номером первым, а чего стесняться,
Волнующую процедуру завершили в кают-компании, где за столами смешались флотские и сухопутные офицеры. В качестве дополнительно штриха мастера, особенно, для тех, кто еще не свыкся с новыми временами и новой судьбой, Басманов пустил через корабельную трансляцию песню, восхитившую его в две тысячи пятом году.
В отличной маршевой аранжировке.
Друзья мои начальники, а мне не повезло, Который год скитаюсь с автоматом. Такое вот суровое мужское ремесло. Аты-баты! Афганистан, Абхазия, и вот теперь Чечня Оставили на сердце боль утраты За всех, кого не вывел из-под шквального огня. Аты-баты! Служил я не за звания и не за ордена, Не по душе мне звездочки по блату! Но звезды капитанские я выслужил сполна. Аты-баты. Россия нас не балует ни славой, ни рублем, Но мы — ее последние солдаты. И, значит, нужно выстоять, покуда не помрем. Аты-баты… [48]48
Слова и музыка Трофима.
— Великолепно, господа, великолепно! И все совершенно про нас, — закричал кто-то. Предлагаю выпить за этого капитана! — закричал кто-то, вставая.
Выпили, чокаясь рюмками и стаканами.
— Давайте, братья, сделаем ее нашей строевой песней!
И это было принято единогласно. Басманов не возражал.
— Господин полковник, прикажите завести еще раз, мы слова выучим…
Пока Басманов занимался делами службы и боевым слаживанием отряда, Белли, Ростокин и Алла со вкусом прощались с цивилизованной жизнью. Именно так Игорь и выразился — и был по-своему прав. Двадцать пятый год за четыре года активного «прогрессорства» сильно продвинулся в смысле культуры и удобств жизни.
Можно сказать, что крупные города (села и хутора не берем) Югороссии настолько обогнали Париж, Лондон и Нью-Йорк, что туристы, авантюристы, просто честные труженики, желающие хорошо заработать, рвались в нее с напором, не уступающим аналогичному пятьдесят лет спустя в обратном направлении. В Харькове, Киеве, Одессе, Мариуполе, Николаеве, Ростове, Екатеринодаре, Ставрополе энергичный эмигрант из Европы и Северной Америки с умными мозгами и умелыми руками мог хорошо устроиться, быстро разбогатеть и посылать домой фотографии: «Я и мой автомобиль», «Моя семья и мой дом», «Я и мой завод»… Вызывая тем самым новый прилив искателей счастья. Теперь даже Форду интереснее было проситься в компаньоны к Харьковскому автогиганту, чем клепать свои примитивные, не имеющие даже бензонасоса «Жестянки Лиззи» [49] в Детройте.
49
Ироническое
В Севастополе компания поселилась в той же гостинице «Морской», где жил Шульгин в октябре двадцать первого, где тогда разыгрались очередные драматические события. [50] Сейчас здесь было тихо и мирно. Только шум моря за окнами и картины повседневной жизни флота оставались прежними.
— Вы чем заниматься собираетесь, Владимир? — участливо спросила старлейта Алла. Возможна, вообразила, что без ее присмотра и общества молодому человеку будет скучно? — А то можно программу придумать…
50
См. роман «Время игры».
Ростокин незаметно дернул ее за рукав. В том смысле, что не приставай к человеку. В кои веки вырвался на свободу, а тут ты навязываешься…
— Спасибо, Алла Леонидовна, у меня тут знакомых много, надо бы навестить. Увидимся попозже. Главное не забудьте — мы должны выйти в море не позднее двадцати ноль-ноль пятницы. Иначе к точке рандеву не успеем…
— Получила? — со странным удовлетворением спросил Игорь у подруги, когда Белли откланялся. — Чего ты не в свои дела лезешь? Это ведь совсем другие люди, полтораста лет разницы. До сих пор не привыкла?
— Ну и что? Мало мы Владимира знаем?
— Ах-ах! Почти целый год. И в довольно специфических условиях… А сейчас он домой вернулся, это совсем другое дело… Попробуй мысленно поменяться с ним местами…
— Действительно. — Алле на мгновение взгрустнулось при воспоминании о своей прошлой жизни. Москва две тысячи пятьдесят шестого! Но тут же вспомнились и другие моменты. Дома ее при неизменных исходных условиях ждала смерть или тюрьма. [51] Уж лучше здесь.
51
См. роман «Андреевское братство».
— Знаешь, Игорь, я ведь что имела в виду — пора бы Владимиру жену найти. Что это он все так? У меня в Севастополе одна очень приличная знакомая, дама-адмиральша есть. У нее — дочка-красавица на выданье. Вот бы их свести…
— Сам разберется, — ответил Ростокин, утомленный энтузиазмом Аллы. — Двое суток у нас. Что за это время сладишь? Кроме того, лейтенант из тех флотских, кому корабль дороже любой семьи. Знал я таких закоренелых… Что по книгам Станюковича, что по личному опыту. Не забивай голову чужими заботами. Сообрази лучше: как мы станем с цивилизацией прощаться?
— Не знаю. Ну, пойдем на набережную, кофе закажем, там и подумаем…
Придумать ничего не удалось. Любой вариант — театр, ресторан, казино, Никитский ботанический сад — ничего в них не было такого, чтобы впечатляюще обозначить предстоящую смену жизненной парадигмы. Пожалуй, Белли действительно придумал лучше — прощальный вечер с друзьями. Это, что ни говори, способно создать эмоциональное напряжение. Все остальное — просто не имеющие временной привязки забавы.
Вернувшись в гостиницу слегка после полуночи, Игорь с Аллой улеглись в постель. Вот это совсем другое дело — широченная, а главное — неподвижная кровать. Не сравнить с узкими койками болтающегося по всем трем осям крейсера. К этим забавам Алла относилась с не меньшим азартом, чем, допустим, Лариса, только остепенилась раньше. После случая на Балатоне решила ограничиться только Ростокиным. Раз и навсегда.