Ловите принца! (Щепки на воде)
Шрифт:
Ларик покачал головой, только непонятно было: согласно или, наоборот, с отрицанием.
— Не горюй, братишка, — Пек хлопнул его по плечу. — Накопим еще деньжат. Я с парнями из 'Тумачино' поговорю, папашу Влоба раскручу. Скинемся и мы для тебя всей братвой после вольной Илидолу, и будет свадьба… Да, еще запомни, Ларик: дав денег на откуп, мы станем настоящими илидольцами! И мяснику твоему придется с этим посчитаться.
— Славно ты все говоришь, — вновь заерошил волосы Ларик. — Да только как оно на самом деле выйдет?
— Чего гадать-прикидывать? —
Глава десятая
— Да вы с ума сошли! — таким возгласом ответил папаша Влоб на все идеи Пека и Ларика. — Лично я собираю все, что имею, и уезжаю из Илидола! Я взял тут все, что мог. Скоро тут будет жарко — пришло время искать место поспокойней и кусок пожирней…
Они втроем сидели в просторной гостиной папашиного дома, на мягких скамьях у небольшого камина и обсуждали дела. Агата принесла горячего чаю и сахарные крендели, которые сама выпекала, и ушла командовать в сад, где двое слуг работали граблями — сгребали в кучи опавшие за ночь листья.
— Я не дурак, чтоб бросать деньги на ветер! — заявил тем временем папаша.
Пек даже румяный крендель брать не стал, а на резкие высказывания Влоба хотел было повторить те пламенные речи, которые он обрушил на Ларика возле хлебной лавки, но почти сразу передумал: учить жизни человека, который втрое старше тебя и столько за свои годы повидал, что на десяток юнцов хватит, — дело бесполезное и неблагодарное.
— Я и вам советую не отрываться от меня, — мигнул Влоб юношам. — Я переберусь в Буйград, а он — недалеко от столицы. Капитала у меня предостаточно, начну там новое дело, сразу крупно. Со мной кое-кто из бойцов едет: Куп и Ронт — вот это умные головы. Будем и дальше капиталец растить. Глядишь: еще пару лет и в стольный город переберусь — там развернусь. Так поехали со мной: я таких парней, как вы, не обижу… Рифмач, тебе ведь пора в 'быки' переходить, вот на новом месте и мелькнешь. А представь, если тебя кто-нибудь из королевского окружения приметит? К себе в дружину позовет? Это ж тебе сама судьба улыбнется…
— Нет, папаша, — покачал головой Пек. — Раз так ты говоришь, отдавай мне деньги, и распрощаемся.
— Пек, — мягким голосом заговорил Влоб, — сам подумай: зачем тебе это геройство? Что для тебя Илидол? Ты здесь благодаря мне, так почему б и дальше нам вместе не топать? До сих пор мы друг другом были довольны.
— Теперь — нет, — твердо сказал юноша. — Я решил: я за Илидол. Слишком долго я тут, слишком много он мне дал…
— Не он, а я! — уже возвысил голос папаша. — Кто б ты был без меня?! Босяк, нищий! Побирался б по проселкам, ел бы то, что свиньи не едят, пока не сдох бы зимой в сугробе!
Вот тут Пека передернуло. Его спина выпрямилась, плечи дернулись в разлет — так, как семь лет назад в Обротях, когда смеялся папаша Влоб над самоуверенным мальчишкой.
— Я не собираюсь вечно квасить рожи в твоем доме! — голосом, полным стального холода, заговорил юноша. —
Влоб пристально смотрел на своего лучшего бойца. Очень ему не хотелось терять Пека и его деньги, но, встретив грозный взгляд исподлобья, который приготовил ему Рифмач, папаша только рукой махнул:
— Ну тебя. Всегда ты был с придурью. Одни стишки чего стоят. Забирай свою долю и делай, что хочешь. Нянчить тебя не буду — больно много чести. Только попомни еще — не раз пожалеешь, что свалил от меня.
— Пусть так, но одно я буду знать точно — я свой выбор сделал. И хорош он или плох, а мой он! — резко отвечал Пек.
— Но ты-то Ларик? — опять махнув рукой в сторону упрямца, Влоб повернулся к другому бойцу. — Ты-то не станешь делать глупости? Ты — мой лучший бык, и ты только начал свои победы на арене. Ты ведь не уйдешь с этим баламутом?
— Еще как уйду, — буркнул Ларик. — А ты, папаша, даже не начинай сливать мне про общие дела. Я тоже решил: я за Илидол, — повторил он слова друга. — За Илидол и вместе с Пеком я. Мы с ним навечно вместе: еще когда мальчишками были, так решили. Тут уж тебе меня не переубедить.
— Ну, раз так! — с возмущением и досадой воскликнул папаша Влоб, подскакивая со скамьи и кидаясь к темному дубовому серванту, где в особом шкафчике, закрытом на замок с секретом, хранил он свой капитал. — Вот вам! — сердито зазвенел ключиком, отпирая тайник. — Вот вам ваша доля, и валите отсюда! — швырнул в парней кожаные, потертые кошели. — Да прямо тут, сейчас же пересчитайте, чтоб видели: обманывать я вас не собираюсь!
— Не буду я тебя недоверием обижать, — поймав кошели, отвечал Пек. — Стоит ли на прощание друг другу гадить?
— Может, и не стоит, — проворчал папаша. — Да только выметайтесь-ка вы из моего дома, — и он потянулся к графинчику с кленовой настойкой, что волшебно мерцал узкими, зелеными гранями из полумрака серванта.
Юноша пожал плечами, встал со скамьи и направился к выходу. Ларик, вздохнув, поплелся следом.
— Слышьте, баламуты, — не удержался, окликнул парней Влоб. — Вы, если что, помните: в Буйграде я есть. И я вам друг. Что бы ни было. А теперь катитесь на все четыре стороны!
— И на том спасибо, — широко улыбнулся Пек и почтительно поклонился старику.
Уже на улице он пару раз подбросил кошелек в руке, как бы на вес определяя его содержимое.
— Что ж, неплохо мы с тобой заработали за эти годы, — подмигнул Ларику, который тоже покачивал в руке свой капитал, но с видом недовольным, даже несчастным: кошель-то был объемным и тяжелым, и из-за этого прощание с капиталом становилось все менее желаемым.
Пек, видя такое состояние друга, нахмурился, сунул деньги за пазуху и решительно пошагал в сторону Звонкой улицы: намеревался разыскать старосту своего квартала, чтоб отдать ему золотые.