Ловкость рук
Шрифт:
Рауль невольно потянулся к газете.
– Дай-ка сюда. Может, в последний час…
– Нет. Там тоже ничего нет. Я уже смотрел.
Смятая газета осталась лежать на столе. Наступило молчание.
– Может быть, сейчас, – предположил Кортесар, – им выгодней умолчать об этом.
Паэс громко расхохотался. Глаза его оставались неподвижными, точно нарисованные на эмали, и смех поэтому прозвучал резко и неприятно.
– Умолчать, говоришь? Да не смеши! Какой-то мальчишка собирался укокошить какого-то старика – это не государственное преступление,
– Но они не так радовались бы, – сказал Рауль, – если бы там были напечатаны наши имена.
– У моего папаши завтрак бы застрял в глотке, – сказал Луис. – А потом он, как всегда, все свалил бы на мамашу.
– Именно поэтому, – пробормотал Кортесар, – я никак но пойму, почему нет сообщения в газетах. Если это так любопытно, то тем более о случившемся должны сообщить.
Он хотел разбить аргументы Паэса, но тот прервал его на полуслове.
– Все очень просто. Если газеты молчат, значит, Гуарнер никому ничего не сообщал, а если Гуарнер не раскрыл клюва, значит, никакого покушения не было.
– Я что-то тебя не понимаю. Объясни-ка попроще.
– Пожалуйста, в двух словах. Давид попросту облапошил нас, помахав пистолетиком перед носом Рауля. Никакого покушения не было, уверяю вас. Давид и не подумал вытащить пистолет, пока не вышел из дома.
– Это какая-то нелепость, – протянул Кортесар. – То, что ты говоришь, ни с чем не вяжется. Если он побоялся выстрелить в старикашку, то с какой стати он размахивал револьвером потом?
– Да как ты вообще можешь говорить об этом? Тебя же не было там, когда он вышел. А я видел, какое у него было лицо. Я не думаю его оправдывать, черт побери, но с ним творилось что-то неладное. А что именно, я, так же как ты, не знаю. Но он вел себя как тронутый и был белее мертвеца.
Паэс прочел мысли Рауля. Он повертел на столе стакан и поставил его вверх дном.
– Ясно как день, что с тобой происходит, Рауль. Ты вообразил, будто вел себя героем, и теперь не хочешь признать, что выставил себя на посмешище.
Кровь бросилась в лицо Ривере. Но, прежде чем он что-то успел сказать, его остановил Мендоса.
– Прекратим бесполезные нападки. Если Рауль выставил себя на посмешище, значит, и мы оказались
– Да, – согласился Кортесар. – Пока мы не поговорим с Давидом, мы ничего не узнаем. А так мы только зря теряем время.
– Когда ты ему звонил?
– Первый раз в час дня, а потом в четыре. Но его не было, и я просил передать ему, что мы звонили.
– Итак, лучше всего подождать… пока он не смоется…
– Как смоется? – удивился Рауль. – Куда он может смыться?
– Черт его знает. Если он до сих пор не подал признаков жизни, это что-нибудь да значит. Не катается же он весь день в такси.
– Не беспокойся, – сказал Агустин. – Еще вернется.
Он сказал это с уверенностью, удивившей всех.
– Впрочем, – добавил он мягким тоном, – это уж касается меня одного. Сводить счеты буду я, и никто другой.
И он оглядел всех сидевших за столом холодным, и пронзительным взглядом. Наступило долгое молчание.
– Вообще, все это меня радует, – сказал Кортесар. – Я всегда был против его участия в наших делах.
– Я это знаю, – ответил Агустин. – Поэтому я и освобождаю всех вас от дальнейшего. Моя вина и мой ответ.
Ривера вытянул вперед руки: огромные, бледные, густо покрытые волосами, словно созданные для того, чтобы жать, давить, выкручивать. Он повернулся к Агустину:
– Хотелось бы мне знать, что ты имеешь в виду под «дальнейшим»?
Какая-то непонятная тяжесть, разлитая в воздухе, словно поглотила ответ Агустина. Было гнетуще душно. Так бывает перед дождем. Мендоса, помешкав немного, сказал:
– Вы считаете, что я во всем виноват, и вы правы. Давид попал в нашу группу с моей помощью. И то, что мы оказались теперь в тупике, тоже моя вина. Таким образом, я считаю себя вправе решить это, как я нахожу нужным.
Он вопросительно оглядел приятелей и крайне удивился, заметив в их глазах несогласие. Это не был открытый отпор, скорее увиливание, о чем говорили и искривленные губы, и нервное постукивание пальцев, и неприятное поскрипывание ногтем по столу…
– Мне бы не хотелось, чтобы с Давидом приключилась какая-нибудь беда, – сказал Рауль.
Высоко подняв голову, он машинально покручивал усы.
– Никто и не говорил, что с ним случится что-то плохое, – возразил Мендоса. – Я только объяснил вам, что теперь все это касается одного меня.
Рауль продолжал в упор смотреть на него.
– А тебе я хотел сказать, что всегда считал Давида хорошим парнем.
Атмосфера явно накалялась. Кортесар счел необходимым вмешаться.
– Вы уклоняетесь от основной темы. Агустин говорит одно, а ты ему отвечаешь совсем другое. Так вы никогда не договоритесь.
Он замолчал. На улице вдруг хлынул дождь, настоящий ливень: такой обычно скоро проходит. По крыше, точно дробинки, барабанили крупные капли, заглушая голос Рауля.