Ловушка для Хамелеона
Шрифт:
Да нет, как стёклышко. Гагарин с Терешковой тоже. Его тяжёлый взгляд оценил лица Титова и Быковского. Инспектируемые космонавты выглядели абсолютно трезвыми.
Что ж они тогда муху с Королёва не сгонят? А сам-то, он что, не может?
Тьфу, бред какой-то! Конечно, не может!
Обшарив медленным взглядом огромную, во всю стену картину, он перешёл к осмотру помещения. Большие окна, лившийся в них яркий дневной свет; люди, бродившие, стоявшие и сидящие; чемоданы, рюкзаки, спортивные сумки, баулы и витавший в воздухе солоноватый запах пота и вяленого мяса.
Он находился в зале
Тело, пролежавшее долгое время на жестком дереве вокзального сиденья, затекло. Мышцы ныли, ломило кости. Сергей зашевелился, прилаживаясь на сидушке поудобней.
– С добрым утром!
Он повёл взглядом в сторону. Бронзовое лицо, обрамлённое пшеничной каймой курчавой шевелюры и ухоженной бородки, смеялось голубыми глазами.
– Как головушка? Бо-бо?
Сергей не ответил. Язык, словно оторванная подошва башмака, лежал на пересохшем ложе и явно не хотел повиноваться.
– Водички не желаешь? – бородатая физиономия представила на обозрение солдатскую фляжку.
Глаза Сергея вспыхнули, кадык передёрнулся, вздыбив на горле поросль пегих волосков, правая рука потянулась к демонстрируемому предмету. Славка Голубченко блеснул рафинадом зубов.
– Сушняк долбит? – в его голосе была задорная сочувственность. – Печёт?
– Кара-Кумы…
– Каракумы вы мои, кара-ку-у-у-мы, – пропел Голубченко. – Раскумарили тебя, Каракумы. На, пей!
Сергей вцепился пальцами во фляжку, свинтил крышку и воткнул горлышко в распяленный рот. Вода забулькала, ручейком стекая по гортани в отравленный алкоголем организм. Эликсир (кипячёная вода с настоем верблюжьей колючки) творил чудо на глазах, реанимируя отравленную плоть.
За последние 4 месяца организм травился изрядно и нередко. Встречи, вечеринки и гулянки шли бесконечной чередой, закольцовываясь в порочную окружность. Дембельская радость обмывалась долго, а время летело быстро. Пока Сергей не спеша собирался подать документы на заочный факультет в пединститут, оказалось, что поезд ушёл. Промедлил и поплатился!
Пришлось вернуться в монтажное управление, где он работал до армии. Его с радостью приняли и тут же отправили вместе с бригадой в командировку на Байконур. Руки для освоения космоса там всегда были нужны.
– Ну, хватит, опарыш! – Голубченко вырвал из рук Сергея флягу и завинтил пробку. – Соображалка хоть заработала? А? Мякиш в черепушке зафунциклировал?
Острогор не ответил и в изнеможении закрыл глаза. Густой туман, окутавший память, вяло редел, неохотно оголяя рельеф вчерашнего дня.
15 октября 1985 года был последним днём командировки на Байконур. Географический Байконур был севернее, а космодром располагался рядом со станцией Тюратам и назывался Ленинском. Но его всё равно называли Байконуром. Конспирация, укоренённая в привычку.
А конспирация, надо отдать должное политруководству СССР, была организована мастерски. Всему миру Кремль объявил об освоении целины. И пошли за Урал поезда для поднятия новых земель. Эшелоны с добровольцами, специалистами и техникой стучали по рельсам металлом колёс, «теряя» ночами на станции Тюратам по несколько вагонов. Секретный груз сортировали, формировали состав и гнали его по спецветке в космопорт.
Когда аналитики из Вашингтона
Монтажникам и прочим труженикам гаечных ключей и пассатижей из элиты гегемона политические игры прошлого, впрочем, как и настоящего, были, как говорится, до лампочки. Повышенный оклад, командировочные, суточные, сверхурочные и премиальные – вот что образовывало жизненно важный круг их интересов.
Отработав два месяца на стартовой площадке № 98, бригада готовилась к отправке домой. За три дня до отъезда Сергей Острогор и Славка Голубченко, съездили в Ленинск. Там они посетили вожделенное место «между ног» (самый известный винный отдел, названный так по причине расположения меж двух обувных отделов магазина: мужского и женского), закупили рюкзак водки для «отвальных» и с десяток бутылок вина. «Подогрев» прикормленного солдата-проводника трёшкой, они пронесли запрещённый на стартовых площадках товар и привезли его в свой барак. 24 числа барак уже гудел, как трансформаторная будка от колоссальной нагрузки. Рабочий класс устраивал проводы. На следующие сутки пятёрка джамбулцев поехала на станцию Тюратам, чтобы сесть на поезд и укатить восвояси.
По пути монтажники прикладывались к бутылочке. Тон задавал бригадир Василий Корневой, превосходивший самого старшего из молодёжного квартета коллег на дюжину лет, отчего в свои тридцать шесть казался им окончательно взрослым.
– Как во рту погано, – промямлил Сергей. – Словно табун лошадей нагадил.
– Если хлестать водяру как верблюд воду, то и чертей скоро видеть начнёшь.
– Лыбишься? Ну-ну, – угнетённый похмельным синдромом Острогор болезненно скривился, обхватил голову руками и тихо простонал: – Спасибо, Слав. Ты настоящий друг.
– Спасибо не булькает.
– Вот только не надо, а! – взвыл Сергей. – Прошу, не намекай! А то меня вывернет прямо на тебя.
– Потянет, предупреди, – проговорил Славка. – Чтоб я успел отскочить.
– Тогда сюрприза не получится.
– Ожил, – определил приятель. – Острить начал. Ну, ты вчера устроил концерт.
– Бенефис?
– Фестиваль! Серёга, ты такие номера откалывал, что мы все в осадок выпали.
Острогор растопырил пальцы, прижатые к лицу, и посмотрел через них, как сквозь прутья плетня.
– Тебя я вижу. А где прочий осадок?
– Бугор с Цыганом на перроне. Курят. А Крокодил, вон, дрыхнет, – Славка указал на Гену Смирнова, высокого худощавого парня (за что и получил соответствующее прозвище), сидящего с вытянутыми в проход между сиденьями ногами и с заброшенной назад головой. Из открытого рта доносился негромкий ритмичный храп.
– Не пасть, а баскетбольное кольцо, – сравнил Острогор. – Хоть мячи клади.
– Если бы не Генка, нам бы туговато пришлось, – Славка потряс флягой, определяя сколько осталось в ней воды, и сунул её в спортивную сумку. – Но в первую очередь – тебе. Он за тобой, как клуша за цыплёнком, носился. Да, задал ты нам вчера задачку. Еле тебя успокоили.